Яндекс.Метрика

Шмаль Генадий Иосифович – Президент Союза Нефтегазопромышленников России, кандидат экономических наук, действительный член Академии горных наук, автор более ста научных трудов, посвящённых проблемам повышения эффективности нефтегазового строительства.

Шмаль Г.jpeg

– Генадий Иосифович, каков ваш прогноз развития отрасли на ближайшую перспективу?

– Если говорить о прогнозе сравнительно недалёком, на 2019 – 2020 годы, полагаю, что каких-то серьёзных проблем и изменений возникнуть не должно. Добыча нефти в России будет примерно на том же уровне, что и сегодня, может немного подрастёт, учитывая последние решения ОПЕК+. Возможен рост на уровне 1%, то есть около 551 млн тонн. Поэтому есть основание полагать, что пару лет нас не ожидает никаких серьёзных коллизий. Все будет зависть во многом от колебаний цены, курса доллара. В этом году цена будет близка к 70 долларам за бочку, и было бы не плохо, если бы она сохранилась такой и на будущий год. Соглашение ОПЕК+, хотя некоторые говорят, что в нем нет никаких плюсов, только одни мифы, все же дало результаты.

– Какой, по-вашему, могла бы быть «справедливая» цена на нефть?

– Цена, которую мы сегодня имеем, достаточно комфортная для нашей экономики. Хотя я считал, и считаю, что справедливая цена – это около 80 долларов. В течение этого года мы уже подходили к этому рубежу, ненадолго правда, всего лишь на несколько дней. Это было связано со многими моментами, в частности с тем, что по-прежнему, достаточно большое количество нефти добывается на шельфах морей и океанов.

– Причём есть разные шельфы: есть Мексиканский залив, есть наш Каспий, есть бразильский шельф, где глубина моря достигает около 3 километров. Поэтому стоимость скважин там совершенно иная. Если учесть, что доля шельфовой добычи, пусть и не резко, но будет расти, цена в 80 долларов – будет удобной. И сланцевой добычи сразу будет больше. Как только цена поднимается, сланцевые проекты сразу становятся рентабельными или суперрентабельными. Тем более, что надо отдать должное нашим конкурентами – американцам. Они очень серьёзно поработали над снижением издержек, чего я не могу сказать о нас.

– Было время, когда себестоимость сланцевой нефти была 65-70 долларов за баррель. Сегодня – это 30-35 долларов. По сути дела, сланцевая нефть такая же по цене, как и нефть в других местах, кроме может быть Ближнего Востока, России и некоторых других стран. Поэтому, когда цена будет достаточно высокой, то это, безусловно, приведёт к более активному вовлечению в добычу сланцевых месторождений.

– Надо отдать должное, за последние годы мы увеличили объем бурения. В своё время мы критиковали наши компании за малый объем бурения. Он ещё, на мой взгляд, недостаточен, но 25-27 млн м мы уже бурим, по сравнению с ранними показателями (20 млн м). Поэтому это положительное явление, которое увеличивает наш добычной потенциал по нефти.

– Существуют ли сегодня реальные угрозы стабильному состоянию российского нефтяного комплекса?

– Сегодня – нет. Однако по-прежнему остаются нерешёнными ряд вопросов. Если 5 лет назад у нас трудноизвлекаемые запасы составляли в объёме добычи 25-30%, то сегодня они составляют 65-70%. Пока никто толком не может сказать, что же это за запасы? И в этом отношении нам надо, чтобы наши чиновники, прежде всего, законодатели чётко определили, что такое трудноизвлекаемые запасы, а также что такое методы увеличения нефтеотдачи и многое другое. Нужна единая классификация всех этих терминов.

– Что такое трудно-извлекаемые запасы, поясните, Генадий Иосифович?

– Прежде всего, это определённые горно-геологические условия. Сегодня есть много месторождений, которые находятся на поздней стадии разработки. Отсюда очень высокая обводнённость, 80-90%. Возьмите тот же Самотлор, где есть ещё, по меньше мере 1-1,5 млрд тонн извлекаемых запасов. Но обводнённость сегодня там 95%. Что это значит? А то, что для того чтобы добыть 1 тонну нефти, надо добыть 20 м3 воды. А это энергозатраты. Вот именно такие месторождения можно относить к трудноизвлекаемым. Потому что они требуют новых технологий. В этом отношении мы не может похвастаться какими-то большими победами.

– В России действуют около 10 национальных проектов в сфере добычи и переработки нефти. Из них среди добычи – один проект, который был принят в мае 2017 года. Это национальный проект по созданию технологии добычи нефти из Баженовской свиты. Поручено этим проектом заниматься Газпром нефти, что с одной стороны неплохо, поскольку Газпром нефть сегодня вышла в число передовых в плане разработок компаний, но в то же время серьёзные наработки есть и у компаний РИТЭК, которая 20 лет занимается проблемами Баженовской свиты, есть компания Сургутнефтегаз, компания Shell.

– На мой взгляд, для такого Национального проекта хорошо было бы объединить усилия всех компетентных компаний.

– Вопрос технологий – один из ключевых в развитии отрасли. Как сегодня складывается здесь картина?

– В плане технологий мы сегодня ещё не преуспели. Хотя есть интересные разработки Института химии нефти СО РАН. Есть предложения, связанные с добычей нефти при большой обводнённой и т.д. Но серьёзные технологии мы сегодня не наработали. А надо бы.

– По осторожным оценкам академика Конторовича, количество возможных извлекаемых запасов Баженовской свиты составляет 15-20 млрд тонн. Но для того чтобы разработать специальную технологию для них, по его мнению, надо вложить примерно $3 млрд.

– На мой взгляд, эти средства стоит вложить, ведь в итоге получишь триллионы долларов. Но нет, мы лучше будем национальный проект продвигать. Поэтому ещё одна задача, которая перед нами стоит, это вложение серьёзных денег в разработку технологий. 21 век – это век технологий, особенно если говорить о нашем комплексе. Некоторые называют веком цифровой экономики. Все это имеет право на существование, но совсем не в том виде, о котором говорят. Цифра сама землю пахать не будет и растить хлеб не будет, и скважину бурить не будет. Да, с помощью цифры можно составить оптимальную гидродинамическую модель разработки месторождений. С помощью цифры можно найти оптимальный режим бурения и многое другое. Но в любом случае, в конечном итоге мозг человека, его интеллектуальные способности остаются главенствующими. Поэтому надо вкладывать в людей.

– Дело в том, что, к сожалению, весь постсоветский период характерен тем, что мы потеряли очень много научных школ. В своё время у нас было научно-производственное объединение «Нефтеотдача», которое занималось конкретно вопросам нефтеотдачи. Там были очень толковые люди.

– То, что сегодня наша наука разбросана по разным нефтяным компания – очень плохо. Потому что в одной даже самой продвинутой компании создать хорошую научную школу по всем направлениям – невозможно. И в этом отношении нам надо возрождать роль фундаментальной науки.

– Как так получается, что мы летаем в космос, уже за 3,5 часа долетаем, а разработать технологию как убрать серу из нефти – не можем? В нынешних условиях именно технологии во многом будут определять развитие.

– Возьмём американский опыт. Они вложили огромные деньги в сланцевую нефть. Где-то $30 млрд. И занимались этим лет 30. Но ведь создали технологию. Да, она не везде приемлема, в США нужна одна технология, нашим месторождениям – другая. Поэтому нужны свои наработки.

– Одна из составляющих успешного создания в кратчайшие сроки западносибирского нефтегазового комплекса состоит в следующем. Много было, конечно, факторов, но один из главных в том, что с самого начала был серьёзный опор на науку. Это в основном Сибирское отделение Академии наук, где работали академики Лаврентиев, Трофимук, Конторович и много других людей. Они все время пропадали на промыслах Западной Сибири, давали рекомендации по месторождениям с точки зрения текущей или завтрашней отдачи. Все месторождения в конечном итоге можно сделать рентабельными, но для одного месторождения потребуется 20 лет, для другого – 2 года. И конечно, когда наше Самотлорское месторождение давало по тысяче тонн дебита со скважины в сутки, то, конечно, это были совершенно иные показатели стоимости и себестоимости. То есть технологии непосредственно связаны со стоимостью.

– Да, у нас сегодня благодаря нашим условиям невысокая себестоимость, где в среднем 5-6 долларов за бочку. Но не надо забывать нашу логистику. У нас все находится достаточно далеко от мест переработки. Поэтому вопрос, связанный с тем, как снизить себестоимость должен быть приоритетным в деятельности компаний. То, чего сегодня, к сожалению, нет.

– История с ОПЕК+ показала в принципе хорошую управляемость наших нефтяных компаний. Сказали сократить – они сократили, сказали добавить – они добавили. А почему государство, то же Минэнерго таким же ролевым решением не может объединить научную базу?

– Для этого необходимо это понимать. А этого нет. Нет профессионалов. Как пел Высоцкий: «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков». Так и здесь. Для того чтобы управлять научными процессами надо быть самому учёным или во всяком случае глубоко разбираться в проблеме. У нас были такие люди. Возьмите хотя бы наших прошлых министров. Валентин Шашин. Человек, который действительно был крупным учёным, знал все проблемы, связанные с отраслью. Или министр геологии Евгений Козловский, 17 лет командовал министерством, доктор наук. Это те люди, которые любили науку, понимали ее роль. Нашему поколению повезло жить среди таких людей, как академик Келдыш. Мы были современниками Королёва, Гагарина. Это совершенно уникальные люди.

– Тезис Энгельса остаётся в силе: «Потребности производства двигают науку быстрее, чем десятки университетов». Но так потребности-то есть, а вот школы мы, к сожалению, разрушили. 

– Согласитесь, что тогда кто-то ставил высокие цели и находились люди, которые к этим целям шли. А сейчас кто ставит великие цели?

– Цели должно ставить государство. Может нам повезло, что в то время нефть и газ во многом определяло развитие страны. Хотя в то время экспорт нефти и газа занимал 15-20%. А не те 64%, которые сегодня. Мы были на особом счету. Для Миннефтегазстроя ничего не жалели. Наше министерство было в 5 раз более оснащённым, чем любое другое строительное министерство. Поэтому и строили трубопровод «Уренгой – Помары – Ужгород» (протяжённость 4451 км) не за 60 месяцев, как было по нормативу, а за 18 месяцев.

– Может сейчас государство не видит перспективы в нефти? Акцент сделан на зелёную энергетику?

– Для того чтобы посмотреть вперёд, за горизонт, надо уметь это сделать и понимать, что ты хочешь там увидеть. Это раз. Во-вторых, те люди, которые сегодня стоят во главе государства, они идеологически или в силу своего интеллекта не способны на это.

– Мы утратили структуры, которые обязаны были заниматься перспективой. Тот же Госплан, который я считаю большим достижением нашей страны. Он мог определять и формулировать задачи. Он, конечно, тоже мог не все предвидеть, но, тем не менее, готовил предложения, которые потом ложились в основу нашей долгосрочной политики.

– Сегодня нет ни одной развитой и развивающейся страны, у которой не было бы долгосрочного планирования. США, Китай, Япония и так далее. А мы ликвидировали это дело, а раз нет востребованности, то нет и людей, которое занимаются этим профессионально.

– Но сейчас же есть стратегии развития? Та же Энергетическая стратегия России на период до 2030 года с ее пролонгацией до 2035 года.

– Стратегия подписана в 2016 году Новаком, а Правительством до сих пор не утверждена. Я даже не могу назвать её стратегией. Там много нелепостей. Стратегии тоже нужны, но для того чтобы сделать стратегию развития энергетики, надо иметь стратегию развития страны.  Я считаю, надо возродить министерство геологии и Госплан.

– Как вы оцениваете состояние геологических запасов на текущий момент?

– Это ещё один момент, который необходимо иметь в виду. Мы обеспечены ими на 15-25 лет, а дальше? Запасы – это один из китов, на котором держится вся экономика, в том числе и наша нефтегазовая. А мы почему-то забыли про это.

– В прошлом году мы открыли 78 новых месторождений. Средний размер месторождений – 1 млн тонн. Итого 78 млн тонн. А где 500? А это на старых месторождениях, за счёт переоценки, изменения коэффициента нефтеотдачи, виртуальные так называемые запасы.

– Миллион разведки! Даже то, что мы увеличили в целом проходку до 25-27 млн тонн, разведка все равно осталась на уровне 1,2 млн. В советское время только в одной Тюмени было 3 млн.

– Конечно, надо думать об увеличении объёмов бурения. Бюджет выделяет около 30 млрд рублей. Это копейки. Потому что одна разведочная скважина на примере месторождения «Победа» стоит 600 млн долларов. Правда, компании вкладывают намного больше, примерно 250-280 млрд, но они вкладывают туда, где они работают сейчас. Поэтому новых открытий у нас серьёзных нет и быть не может при такой политике.

– Если говорить про законодательное обеспечение развития отрасли, на ваш взгляд, нужен ли закон «О нефти»?

– Я считаю, что нам в принципе нужно существенно поработать над ликвидацией пробелов в нашем нефтегазовом законодательстве.

– Закона о недрах был принят 26 лет назад. Он сыграл свою роль в своё время. Но сегодня уже столько накопилось проблем, что он уже неактуален. К нему требуются изменения и дополнения. Поэтому нужна новая редакция закона «О недрах». Мы говорим, что нужен закон «О нефти» или «О нефтяной деятельности». 102 страны добывают нефть, 100 стран имеют этот закон, мы – нет.

– Кто тормозит принятие закона «О нефти»?

– Прежде всего, Министерство природных ресурсов. Логика у них такая: у нас же много полезных ископаемых, что мы будем по каждым из них издавать закон? А мы говорим, что у американцев тоже много полезных ископаемых, и у канадцев, но законы-то у них есть!

– Чиновники… Как до них достучаться, если они не хотят, чтобы до них достучались.

– А какова роль ГКЗ в увеличении запасов, их контроля? Это же достаточно активная структура.

– В своё время Государственная комиссия по запасам была совершенно независимым органом, который подчинялся правительству СССР. Поэтому они были над Министерством геологии. Всегда было как: геологи старались прибавить запасы, нефтяники – убавить, чтобы планы получить поменьше. И ГКЗ был чётким квалифицированным арбитром и ставило на баланс те запасы, которые действительно таковыми являлись. Поэтому случаев списания запасов было очень немного. Я много раз говорил, что сегодня ни один проект арктического шельфа не будет рентабельным исходя из цены даже сегодняшней (70-75$).

– С точки зрения законов, нашим законодателям стоит засучить рукава и серьёзно поработать в этом направлении. Потому что все очень медленно идёт. Какие-то законы принимаются, иногда даже неудачные. Как, например, по тем же СРО (саморегулируемые организации). Никому не нужен, только навредил всем этот закон. Нет, приняли моментально, за неделю. Эффект – отрицательный. Будем добиваться отмены.

– По нефти картина ясна. Дайте оценку состояния газовой отрасли?

– Что касается газа, то я думаю, что ситуация будет достаточно благоприятной в силу целого ряда причин. Во-первых, благодаря огромной работе компании НОВАТЭК. Они сделали серьёзный прорыв в плане производства СПГ в очень нужном месте. В данном случае, наши суровые условия играют нам на пользу. Что такое СПГ – это минус 163 градуса по Цельсию. Если у тебя в Австралии +53, то до 163-х далеко. А от ямальских -50 все же полегче добраться. Михельсон в своём недавнем интервью для Коммерсанта назвал цифру 50-60 млн тонн в год. А я говорил об этом ещё 5 лет назад в Салехарде, когда мы проводили там конференцию. Наши условия действительно позволяют создать крупнотоннажное производство.

– Второе – это, конечно, то, что две последних зимы показали Европе. А именно, кто для них друг, а кто недруг. В сложное время Россия пришла им на помощь, в том числе и увеличила подачу по Nord Stream 1, который работал на 110% своей мощности. Поэтому европейцы сейчас борются за Северный поток 2 и думаю, что победят, несмотря на все трамповские инсинуации. Во всяком случае, потребность Европы в газе есть, тем более что Норвегия через пару лет начнёт немного проседать по добыче газа. Есть ещё Иран, но там пока нет чётких логистических схем. А у нас все построено и работает. Поэтому газ будет расти. Думаю, что мы к 2020 году сможем выйти по добыче на уровень 750-800 млрд м3. Все, конечно, будет зависеть от потребности. Наверное, уже пора завершать и Силу Сибири, 39 млрд надо отдавать китайцам.

– Есть ещё масса моментов, над которыми надо работать, но, во всяком случае, есть потенциал, опыт работы и в этом отношении Газпром ведёт правильную работу. Сейчас это Бованенковское месторождение, потом Харасавэйское там они планируют начать разработку, дальше Ленинградское, Крузенштерновское и целый ряд других месторождений. Поэтому, полагаю, что есть возможности для существенного развития газовой отрасли. Здесь идёт речь не только о добыче газа, но и о его переработке. У американцев 600 газоперерабатывающих заводов, у канадцев – больше 900, а у нас 30. Это разве уровень? Наш газ содержит помимо метана этан, пропан, гелий, из которых можно делать дальнейшие продукты. Американцы весь свой этилен, а это главное в нефтехимии, делают из газа, а мы из нафты, что сложнее и дороже на 50%. Поэтому газ надо перерабатывать.

– Вы считаете, что у проектов Nord Stream 2 и Южный поток хорошие перспективы?

– Безусловно, потому что это надёжность снабжения Европы. Они должны это понимать.

– И в завершение, Генадий Иосифович, назовите топовые проекты следующего года?

– Завершение Ямал СПГ. В этом году они обещают вторую нитку, в начале следующего – третью. Я думаю, продолжение освоения полуострова Ямал, завершение обустройства Бованенковского месторождения и начало обустройства Харасавэя. Думаю, что продолжение работ Лукойла на Каспии: это вторая очередь месторождения Филановского, Ракушечное. Следующие будет за пределами 2019 года.

– Из магистральных – Сила Сибири, может наконец добьют. И Дальневосточные заводы. ЗапСибНефтехим – один из самых мощнейших проектов. И он уже начнёт на будущий год свою работу.

Сергей Черных, Наталья Силкина