Яндекс.Метрика

​​​​Онлайн-конференция на тему: "Арктический шельф и освоение Севера: перспективы России".

Участники:

- заместитель директора Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А.А. Трофимука Сибирского отделения РАН по научной работе Николай СЕННИКОВ;

- заместитель директора ИНГГ СО РАН по инновационному развитию Леонтий ЭДЕР;

- заместитель директора ИНГГ СО РАН по научной работе по направлению геофизика, член-корреспондент РАН Иван КУЛАКОВ;

- главный научный сотрудник лаборатории геодинамики и палеомагнетизма ИНГГ СО РАН Дмитрий МЕТЕЛКИН;

- научный сотрудник лаборатории микропалеонтологии ИНГГ СО РАН Леонид ХАЗИН;

- научный сотрудник Арктического центра ИНГГ СО РАН (научно-исследовательская станция "Остров Самойловский") Леонид ЦИБИЗОВ​.

Россия активно развивает арктические территории, осваивает природные ресурсы, расположенные на шельфе. В 2015 году наша страна подала заявку на расширение своих границ в Арктике, в конце октября 2018 года ученые из Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А.А. Трофимука Сибирского отделения РАН дополнили доказательную базу по данному вопросу. Каковы перспективы одобрения заявки? Как ведется наблюдение за климатическими изменениями в регионе? Какие работы проводятся на научно-исследовательской станции "Остров Самойловский"? Каковы прогнозы по объему углеводородов на арктическом шельфе? Как ведется подготовка специалистов, разработка и внедрение отечественного оборудования для геологоразведочных работ и добычи углеводородов?

Ответы на вопросы

Андрей Велихов:

Как долго будет рассматриваться заявка России на присоединение арктического шельфа? Она была подана в 2015 году, есть ли какие-либо предварительные результаты?

Дмитрий Метелкин:

Обычно подобные вопросы решаются в течение 4–5 лет. Первая заявка была подана Россией в 2001 году и отклонена, после почти 10 лет шла интенсивная работа по сбору дополнительного геологического обоснования. В итоге в августе 2015 года была подана повторная заявка. На настоящем этапе у России все еще остается ряд разногласий с Данией и Канадой.

Предполагалось, что Канада в 2018 году подаст собственную заявку с обоснованием своих претензий. Это могло бы ускорить решение вопроса, поскольку комиссия имела бы полную картину и обоснованное мнение всех заинтересованных сторон. Таким образом, окончательное решение может быть принято не ранее следующего года.

Роман Сергиенко:

В чем заключается суть результатов исследований, проведенных институтом и, как указывается, являющихся доказательствами принадлежности значительной части арктического шельфа России?

Дмитрий Метелкин:

Сама заявка включает значительное количество разделов. Основу составляют результаты съемки рельефа морского дна, разнообразные геофизические данные, раскрывающие его строение. Однако немаловажной частью общего обоснования является реконструкция геологической истории региона и различных аспектов эволюции составных элементов шельфа, что позволяет аргументированно говорить об их связи с прибрежными структурами. Вот именно эта часть и составляет наш вклад в общее обоснование.

Роман Сергиенко:

Каковы разведанные запасы углеводородов в российской Арктике? Насколько увеличатся данные запасы, если наша заявка будет одобрена?

Леонтий Эдер:

Геологи, нефтяники и другие специалисты, работающие с углеводородами, различают категорию запасов и категорию ресурсов.

Ресурсы – это то, что может находиться в земле, но еще не разведано, а запасы – это то, что уже разведано и подтверждено бурением.

Сейчас на шельфе сосредоточено около 25% всех арктических ресурсов – это перспективные запасы, которые еще предстоит открыть. Степень разведанности шельфа крайне низкая – так, в Баренцевом море этот показатель составляет всего около 13%. А, например, по Карскому морю – меньше 1%. Море Лаптевых, Восточно-Сибирское море еще вообще не изучены, прежде всего в части бурения.

На данный момент только 2% от общероссийских запасов приходится на арктический шельф. Но в перспективе, по мере роста геологической изученности и бурения, этот показатель будет возрастать. И, конечно, сырьевая база углеводородов будет прирастать более устойчиво, если Россия подтвердит свои претензии на ту часть шельфа, по которой мы сейчас подали заявку.

Дмитрий Метелкин:

Запасы Арктики в целом оцениваются приблизительно в 15% мировых запасов углеводородов. Начальные извлекаемые запасы в пределах российской Арктики, включая прибрежные районы, составляют около 280 млрд т условных углеводородов. Бόльшая часть запасов на шельфе – это газ.

По разным оценкам, природный газ составляет 80–85% всех запасов углеводородов на шельфе. Разведанные ресурсы преимущественно сосредоточены на шельфе Баренцева и Карского морей. Наименее разведана территория Восточной Арктики, которая сегодня и составляет предмет территориальных претензий. Здесь можно прогнозировать присутствие гигантских месторождений и ожидать очень значительный прирост имеющихся оценок запасов – думаю, значительно более 10 млрд т условных углеводородов.

Александр:

Какова современная оценка состояния нефтегазоносной системы Арктического региона?

Леонтий Эдер:

Сейчас нет официального понятия «Арктический регион» – согласно постановлению Правительства РФ с 2014 года существует понятие об Арктической зоне. Она включает в себя российскую территорию и акваторию Арктики. В целом в Арктической зоне в 2017 году добыто 71 млн тонн. Это составляет около 13% от общероссийской добычи.

Всего в Арктической зоне открыто более 600 нефтяных месторождений, и добыча нефти и газа здесь достаточно быстро увеличивается: только за прошлый год добыча нефти приросла на 7,2%. Здесь выделяется несколько ключевых арктических регионов, которые производят добычу нефти – это Красноярский край и Ямало-Ненецкий автономный округ. Непосредственно на полуостров Ямал приходится 43% добычи нефти в Арктике. Прирост добычи газа в основном осуществляется за счет Ямало-Ненецкого АО.

В последние годы основной прирост добычи нефти в Арктике связан с новыми крупными месторождениями. Это Новопортовское, Мессояхское, Ярудейское месторождения. Единственное нефтяное месторождение, которое Россия разрабатывает непосредственно на арктическом шельфе – это Приразломное. В 2017 году там было добыто 2,6 млн тонн, и за год прирост добычи составил более 20%. В структуре общероссийской добычи это немного, но Приразломное показывает, что проекты на шельфе в России уже стартовали.

Алиса:

Какие исследования в области происхождения нефти проводятся в Арктике? Каковы приоритетные версии, основанные на результатах научных изысканий?

Дмитрий Метелкин:

Доминирующей мировой концепцией происхождения нефти является биогенная теория, согласно которой нефть сформировалась из остатков древних живых организмов. При захоронении органического вещества в донных осадках происходит его постепенное преобразование. При их погружении на глубину в несколько километров и повышении температуры органическое вещество подвергается термическому и термокаталитическому распаду, при котором могут образовываться жидкие углеводороды. Они имеют повышенную подвижность, и образованные микрочастицы нефти могут мигрировать из нефтематеринских пород по коллекторам, собираясь в ловушках.

Таким образом, наиболее благоприятные условия для формирования нефти созданы на континентальном шельфе, где сконцентрировано большое количество биогенного вещества, и куда реками выносится значительное количество осадочного материала. В результате литификации (превращения рыхлых осадков в твердые горные породы) он образует как нефтематеринские толщи, так и коллекторы и ловушки, в которых и накапливается нефть. Поэтому осадочные породы арктического или любого другого шельфа с точки зрения происхождения нефти мало отличаются.

Елена Владимировна:

Ведут ли подобные исследования другие страны, претендующие на арктический шельф? Наблюдаете ли за работой коллег? Каковы результаты? Есть ли у них шанс оспорить наши аргументы?

Дмитрий Метелкин:

Если речь идет об исследованиях, ориентированных на вопросы определения границ экономического влияния, то такие целенаправленные работы сейчас ведут Дания и Канада. Дания уже представила свои обоснования, Канада активно занимается подготовкой заявки. Если же говорить о геологических исследованиях фундаментального характера в Арктике, то такие работы, как и вся наука, не имеют политических границ.

Различными аспектами геологии Арктики занимаются исследователи всего мира, а не только арктических государств. Мы, конечно, наблюдаем – более того, активно сотрудничаем с коллегами из других стран. Такое сотрудничество, в том числе в рамках совместных международных научных экспедиций, очень важно. Что касается шансов оспорить наши аргументы, представленные в заявке, то они, разумеется, существуют. Но не надо забывать, что данный вопрос находится целиком в компетенции политиков, с точки зрения фундаментальной науки понимание гораздо более тесное.

Сергей:

Насколько выгодно добывать углеводороды на арктическом шельфе? Учитывая сложные условия, полагаю, это достаточно дорогой и трудоемкий процесс?

Дмитрий Метелкин:

Разработка нефтяных ресурсов уже сейчас имеет экономическую целесообразность. Себестоимость добычи находится в зоне текущей и прогнозируемой до 2035 г. цены на нефть. Ситуация с газом более сложная.

Россия является несомненным лидером по многим направлениям освоения ресурсов углеводородов Арктики. Мы первые открыли гигантские газовые месторождения, создали уникальные технологии, не имеющие аналогов транспортные системы, ввели в эксплуатацию и добываем газ из крупнейших месторождений арктических районов Западной Сибири (Медвежье, Бованенковское, Заполярное, Уренгойское, Ямбургское). Несмотря на все это, добыча на шельфе с технологической и экономической точек зрения пока находится под вопросом.

В большей степени открытые и прогнозируемые месторождения на шельфе восточных морей Арктики, которые являются предметом территориальных споров сегодня, представляют своего рода стратегический запас на будущее. Причем экономическая выгода может быть достигнута достаточно быстро. К примеру, еще совсем недавно мы не могли себе представить добычу углеводородов при сложной ледовой обстановке. Но уже сегодня активно эксплуатируется уникальная по своим технологиям платформа Приразломная. Кроме того, мы – единственная страна, обладающая ледокольным флотом, поэтому освоение углеводородных ресурсов в пределах восточной Арктики не выглядит фантастической идеей.

Марат:

Насколько выгодно добывать углеводороды на арктическом шельфе? Учитывая сложные условия, полагаю, это достаточно дорогой и трудоемкий процесс? Как ведется разработка и внедрение отечественного оборудования для шельфового бурения?

Леонтий Эдер:

Наша страна практически все время специализировалась на добыче нефти и газа на материковых территориях. Несмотря на то, что у нас есть поставленные на баланс арктические шельфовые месторождения, у России по существу нет достаточного опыта, технологий, оборудования, кадров, которые бы позволили осуществить широкомасштабный выход на арктический шельф. Однако многие компании предпринимают в этом направлении значительные усилия. "Газпром", а также ряд нефтяных компаний сейчас активно реализуют программы по импортозамещению, и организация добычи на Арктическом шельфе является одним из приоритетов в развитии этих программ. В том же в "Газпроме" активно идет работа по стандартизации и сертификации оборудования, которое должно работать на шельфе. Определяются поставщики, перечень необходимых ключевых технологий – все то, без чего мы не сможем начать добывать нефть и газ на арктическом шельфе. Приоритетом в этом вопросе является безукоризненное соблюдение всех экологических норм и условий. Арктика – это регион с очень чувствительной экосистемой, и любые ошибки могут обернуться здесь в крупные экологические катастрофы.

На текущем этапе первостепенными задачами в Арктической зоне для России являются активное геологическое изучение и открытие новых месторождений, подготовка сырьевой базы, но одновременно с этим Россия должна готовить технологии и оборудование для того, чтобы в среднесрочной перспективе начать эти ресурсы осваивать. Добыча в Арктике – очень сложный, дорогостоящий и трудоемкий процесс. По некоторым оценкам, если цена на нефть будет выше 100 долларов за баррель, это будет рентабельно. Сейчас цены ниже, но это не значит, что шельфом не нужно заниматься – его следует готовить к полноценному освоению. Технологии постоянно совершенствуются, и то, что сейчас невыгодно при 100 долларах за баррель, в перспективе будет рентабельно при более низких ценовых уровнях.

Сергей:

Какие полезные ископаемые, кроме газа и нефти, могут добываться на шельфе?

Дмитрий Метелкин:

Кроме богатейших запасов углеводородов, на шельфе уже разведаны и могут быть обнаружены месторождения марганца, золота, олова, свинца, никеля и некоторых других металлов, использование которых только в настоящее время стало необходимо и перспективно – например, палладия. Оценка запасов этих металлов ранее не велась, и сегодня назревает необходимость пересмотра этого вопроса, в том числе и для территории шельфа.

Сергей Карпов:

Насколько сейсмичен Арктический регион России? Каковы поля смещений? Как обстоит ситуация сегодня? О чем говорят исследования в этой области? Как развиваются технологии сейсморазведки? Какие наиболее актуальные направления? Над чем работает институт?

Иван Кулаков:

Непосредственно наш институт не занимается сейсморазведочными экспериментами – это очень дорогое дело, которое не под силу академическому институту. Обычно в России такие работы проводятся под эгидой Министерства природных ресурсов или нефтяными компаниями. Наши сотрудники лишь принимают участие в обработке таких данных и интерпретации. Тем не менее, технология полевых измерений нам известна, и мы следим за результатами подобных работ.

Сейсморазведка осуществляется таким образом: по морю идет специальный корабль с гидропушкой, которая посылает в воду мощный акустический сигнал. Этот сигнал распространяется и доходит до дна моря. Далее идут сейсмические волны, которые проходят в толщу земли и отражаются от глубинных горизонтов. За кораблем тянется длинная коса из сейсмоприемников длиной до нескольких километров. Приборы получают этот сигнал, который, отражаясь, приходит обратно. Эта технология позволяет регистрировать сейсмические волны на больших расстояниях и строить модели земной коры.

В нашей стране на такие исследования выделяются существенные средства, и в направлении сейсморазведки в Арктике сделано очень много. Прежде всего, речь идет о разведке нефти и газа. Также подобные исследования проводятся для того, чтобы установить границы шельфа и отстоять политические интересы России.

Институт проводит достаточно активные исследования по изучению сейсмологической ситуации в Арктике. В Северном Ледовитом океане есть хребет Гаккеля, где происходит раздвижение дна океана, и имеется сейсмическая активность. Там происходят достаточно сильные землетрясения: 4-5 баллов – это обычное дело, но бывают и 6-балльные. Никакой опасности они не несут: цунами там невозможно, а населенные пункты находятся очень далеко. Но эти землетрясения происходят регулярно и регистрируются сейсмостанциями по всему миру.

В арктической зоне таких станций не очень много, и они могут регистрировать только события магнитудой свыше 4 баллов. Более слабые сейсмические события они просто не видят, потому что находятся на расстоянии в сотни и тысячи километров от точек землетрясений. Однако именно слабую сейсмоактивность нужно изучать в первую очередь.

Проблема в том, что некоторые арктические регионы могут оказаться сейсмически активными. То, что сейчас там не регистрируются мощные землетрясения, не значит, что эти районы не являются потенциально опасными. Случается, что в некоем месте в течение нескольких сотен лет наблюдается фоновая сейсмичность, а потом происходит одно сильное землетрясение. Но если мы не можем вести постоянный мониторинг ситуации, то не можем даже предсказать, насколько вероятно серьезное сейсмическое событие.

Поэтому такие исследования очень важны. Чтобы оценить реальную сейсмоопасность Арктики, необходимо установить там сеть станций. Это жизненно необходимо, если мы хотим строить в Арктике платформы, газопроводы, подводные и надводные объекты. Крупные нефтяные компании сейчас занимаются этим направлением. У нефтяников даже были проекты по размещению сейсмостанций вдоль побережья – именно для отслеживания фоновой сейсмичности.

Другой вариант – поставить станции на дно моря, но в условиях Арктики существует большой риск их потерять. Поэтому такого рода эксперименты в Северном Ледовитом океане практически не проводятся. Несколько лет назад была пионерская работа немецкого Института полярных и морских исследований имени Альфреда Вегенера (Бремерхафен) по установке сети сейсмостанций на дрейфующих льдинах. Эти станции на льдинах перемещались по океану, что дало возможность собирать показания с новых точек. Работа с этими данными показала, например, что в районе хребта Гаккеля регистрируются особенные сейсмические колебания, характерные для функционирующих магматических систем, что свидетельствует о проходящей там вулканической активности. Подобные сети являются очень перспективным проектом – они позволят зарегистрировать слабую сейсмичность и изучить строение земной коры.

В нашем институте есть подобный проект – его суть в том, чтобы с помощью станций на льдинах сделать более тонкий анализ сейсмической ситуации. Этой зимой мы собираемся поехать в Тикси и поставить сейсмостанцию на льду Северного Ледовитого океана. Она будет работать там в течение нескольких месяцев.

Константин:

Какими исследованиями занимается станция "Остров Самойловский"? Каково их прикладное значение? Насколько сегодня актуальна работа в формате подобных станций?

Леонид Цибизов:

На станции "Остров Самойловский", расположенной в дельте реки Лены, представлены почти все аспекты науки об окружающей среде. Специалисты занимаются изучением климата, геологии и гидрологии этого района. Ученые ведут геофизические, ботанические и почвенные исследования, палеомагнитные работы, связанные с реконструкцией прошлого Земли.

Изучается биостратиграфия, палеонтология и геокриология. Кроме того, исследуются эффекты эмиссии метана из деградирующей мерзлоты и поведение разных биологических особей – бактерий и планктона в озерах, а также ботаническое разнообразие. Все эти работы направлены на изучение связей между изменением климата и эволюцией криолитозоны.

Информацию, полученную в результате изучения дельты Лены, мы регулярно включаем в наши глобальные базы данных. Скажем, сведения о температуре, погоде и климате как в ближайшем прошлом, так и в настоящем, современные экологические данные – все это может выступать как кусочки паззла в глобальной картине мира. Эта информация может иметь и прикладное значение – например, магнитные данные нужны не только для фундаментальной науки, но и для навигации.

Дельта Лены сама по себе – интересный объект для исследования, ее изучение помогает нам лучше узнавать природу, наблюдать какие-то слабо изученные ранее процессы. Это самая большая северная дельта, и там мы встречаем иногда то, чего просто нет в других местах, и о чем раньше не имели никакого представления.

Наконец, дельта Лены является прекрасным полигоном для исследований мерзлоты. Здесь мы можем увидеть различные процессы ее деградации, которые наблюдаются и в других регионах. Эти работы имеют большое прикладное значение – на основе полученных данных специалисты могут разработать особые методики, которые найдут применение при строительстве на мерзлоте, а также новые способы изучения криолитозоны. На станции даже можно проводить практику для студентов, которые потом смогут применить полученные знания на производстве.

Работа в формате подобных станций очень актуальна – во всем мире ученые считают их удобными и эффективными. Другие варианты исследований – например, экспедиция – требуют больших сил и времени. Поскольку северное лето короткое, то при наличии таких станций и экспедиции становятся продуктивнее. Независимая группа более мобильна, однако станция, расположенная в правильном месте, позволяет ученым иметь постоянный доступ к разнообразному снаряжению, оборудованию и источникам энергии, и использовать рабочее время максимально эффективно. Мировая практика показывает, что это актуально и в Антарктиде, и в Арктике, и в других регионах мира.

Елена:

Каковы итоги полевого сезона-2018 на Острове Самойловском? Что ждете от 2019 года?

Леонид Цибизов:

В 2018 году мы успешно провели междисциплинарные исследования криолитозоны. Геофизики, почвоведы, геологи и другие специалисты работают вместе, в одной команде, и я считаю наибольшим достижением текущего года, что нам удалось реализовать такой междисциплинарный подход. Также мы очень активно взаимодействуем с западными коллегами – так, в этом году нам удался первый опыт работы с зарубежными дендрологами. Общие интересы и задачи с европейскими коллегами нашли и наши почвоведы, и геоморфологи. Продолжается многолетнее взаимодействие с немецким Институтом полярных и морских исследований имени Альфреда Вегенера (Бремерхафен, Потсдам). Мы все глубже изучаем Арктику, наш опыт и знания постоянно растут.

Я думаю, что в 2019 году эти тенденции будут продолжены. Мы планируем расширить междисциплинарный подход не только в сфере изучения криолитозоны, но и в других направлениях, по которым может работать станция. Надеемся, что в следующем году у нас будет работать больше специалистов по изучению атмосферы, а также геохимиков. Возможно, начнем на Самойловском установку магнитной обсерватории.

Леонид Хазин:

В рамках интеграционного проекта СО РАН, направленного на исследование криолитозоны Арктики, климатических изменений настоящего и прошлого, кайнозойская группа ИНГГ побывала в Арктике, в дельте реки Лены, в том числе и на станции о. Самойловский. Исследованиями нашей группы были охвачены объекты разного геологического возраста и происхождения.

Вдоль Быковской протоки – одной из основных проток в дельте Лены, обнажаются в естественных разрезах самые древние кайнозойские отложения. Время их формирования около 60 млн лет назад. Климатические условия того времени сильно отличались от современных. Если в современном ландшафте вы не встретите ни одного дерева, а только тундру с ее мхами, лишайниками и кустарничковыми березкой и ивой, то тогда, в палеоцене-эоцене (от 65 до 25 млн лет назад), здесь росли и пальмы, и секвойи, и многие другие элементы субтропической растительности. Нашей интересной находкой полевого сезона 2018 г. можно назвать вкрапления янтаря, размером до 1 см, сохранившегося в угольных сланцах. Подобные породы свидетельствуют о теплых и влажных условиях, болотистых ландшафтах, с произрастающими хвойными лесами, остатки которых и дали возможность образованию углей с янтарными вкраплениями.

На острове Сардах мы изучили разрез предположительно неогенового возраста (23–3 млн), в основании которого впервые были обнаружены отпечатки листьев деревьев широколиственных пород, среди которых явно определяется платан (в связи с очень характерным строением листа). К другим находкам можно отнести остатки деревьев хвойных пород – стволы и окаменелые шишки.

Таким образом, можно сделать предварительный вывод о существовании зоны смешанных лесов на этой территории во время накопления осадков нижней части разреза. Помимо этого, на острове Сардах мы описали и опробовали отложения первой и третьей надпойменных террас реки Лены. Относительно третьей террасы существует научный спор среди исследователей о природе ее образования – одни считают, что она морского происхождения, другие придерживаются мнения о речном формировании. Наши дальнейшие лабораторные исследования, я надеюсь помогут разрешить эти разногласия.

Также специалистами кайнозойской группы было отобрано большое количество рецентных образцов для установления современных спектров растительности и микрофауны в целях установления индикаторных сообществ, что в конечном итоге поспособствует будущим качественным палеогеографическим реконструкциям.

Кроме того, мы изучили отложения эоценового возраста (от 60 млн) обнажающиеся вдоль Быковской протоки в районе залива Булункан. Здесь нами были обнаружены угли, содержащие вкрапления янтаря размером до 1 см. Подобные породы свидетельствуют о теплых и влажных условиях, болотистых ландшафтах с произрастающими хвойными лесами, остатки которых и дали возможность образованию углей с янтарными вкраплениями.

В будущем году мы планируем взять несколько трубок донных озерных отложений, что позволит нам отследить историю осадкообразования с момента возникновения водоема до наших дней. Мы сможем реконструировать динамику изменений условий окружающей среды, приводящих к протайке мерзлоты.

Максим Ефимов:

Какое образование необходимо иметь, чтобы работать специалистом на станции "Остров Самойловский"?

Леонид Цибизов:

Если у человека есть большое желание работать в Арктике и некоторый опыт походной жизни, то такие люди могут найти себе применение на станции независимо от образования.

Чтобы работать на Самойловском, можно быть геологом, геокриологом, геоботаником – в общем, иметь любую специальность с приставкой "гео" либо заниматься исследованиями в сфере окружающей среды. Атмосферный физик или метеоролог на полярной станции тоже не будет лишними.

На Самойловском нужны и разнорабочие, и люди с техническими навыками. Если человек является опытным дизелистом, электриком, техником или инженером, умеет водить технику или ремонтировать различную аппаратуру, то он будет востребован в Арктике.

Здесь большую роль играет психологический момент, потому что не всем людям легко отказаться от удобств цивилизации и довольно длительное время жить в суровом климате с коротким летом и долгой зимой.

Антон:

Насколько активно молодежь идет в структуры, занимающиеся исследованиями Арктики?

Дмитрий Метелкин:

Арктика сегодня является одним из государственных приоритетов. С моей точки зрения, молодые специалисты – это наиболее готовая и восприимчивая к поставленным вызовам часть нашего общества.

Пару лет назад мне довелось участвовать в качестве приглашенного консультанта и спикера в крупнейшем тематическом молодежном форуме "Арктика. Сделано в России", который уже несколько лет организует Федеральное агентство по делам молодежи. Форум собирает десятки молодых людей со всей страны – студентов, специалистов, исследователей по самым разным направлениям, которые готовы и хотят заниматься наукой и работать в Арктике. Я до сих пор остаюсь под приятным впечатлением от этого события – было неожиданно видеть столько молодых людей, с искренним энтузиазмом готовых всесторонне развивать арктические территории и работать непосредственно в Арктике.

Инна:

Можно ли сегодня говорить об установившейся тенденции по изменению климата (а именно потеплению) в Арктике?

Николай Сенников:

В настоящее время большинство специалистов, изучающих арктические территории Северного полушария, убеждены в том, что наблюдается сокращение площадей многолетних льдов и масштабная деградация вечной мерзлоты – с отступлением и размывом берегов и с наступлением моря на сушу, что должно являться свидетельством общего потепления в Арктике.

Сейчас обсуждается вопрос о том, что такое потепление в значительной мере обусловлено долговременно неизменным рисунком арктических течений. Главным поставщиком тепла в акваторию морей Северного Ледовитого океана является Гольфстрим. В Восточно-Сибирское море тепло поступает за счет течений из Тихого океана. Есть геологические доказательства того, что Гольфстрим в прошлом, вероятно, менял объемы приносимого в эти акватории тепла. В настоящее время меняется направления течения Гольфстрима – от Исландии и Скандинавии к Гренландии. Если так будут развиваться обстоятельства, то потепление произойдет в большей степени в Гренландии. Собственно, она называется "Зеленой страной" потому, что в историческом периоде там было значительно теплее, чем сейчас. Соответственно, большой объем тепла не будет приноситься Гольфстримом в акватории Северного Ледовитого океана – моря арктических районов нашей страны будут испытывать дефицит тепла, и климатический вектор потепления может смениться на вектор похолодания.

Поэтому в Баренцевом и Карском морях и в море Лаптевых может произойти понижение температуры, а также приостановиться активный процесс таяния многолетних льдов и разрушения мерзлоты. А в это время у берегов Гренландии будет масштабное потепление. Для того, чтобы точно сказать, что сейчас идет перераспределение и локализация приносимого в высокие широты Северного полушария тепла либо же происходит устойчивая глобальная тенденция к изменению климата, которая грозит человечеству какими-то значимыми последствиями, необходимо тщательное всестороннее научное изучение этих явлений.

Техногенную составляющую в этом случае достаточно сложно выявить, особенно во временных категориях, сравнимых с подмечаемыми в историческом этапе. Потому что наблюдения за температурой в Арктике ведутся только сто с небольшим лет, с начала ее освоения. А это слишком короткий промежуток для изменений климата, которые связаны с изменениями угла наклона оси вращения Земли, с количеством тепла, поступающего с Солнца на Землю, с распределением морей и континентов на поверхности Земли и другими явлениями.

Сто лет – это слишком короткий промежуток, чтобы мы могли точно сказать, с какими конкретными факторами связано наблюдаемое сейчас потепление. Для этого нужно изучать не только арктические территории, но и более южные районы умеренной климатической зоны, где таких резких изменений может и не происходить, так как они затушевываются менее контрастными средними температурами. Если же выявить на Юге какую-то температурную тенденцию и сравнить ее с тем, что происходит на Севере, тогда будет более строгий подход к оценке изменений климата в средних и высоких широтах Северного полушария.

Леонид Хазин:

Тренд на потепление мы наблюдаем по всему земному шару, а в арктических регионах он проявляется в наибольшей степени. По оценке Межправительственной группы по изменению климата, при сохранении современных трендов средняя температура по сравнению с концом XX века к концу XXI века повысится на 3 градуса, а в Арктическом регионе на 7 градусов! То же самое касается и увеличения количества атмосферных осадков.

Дмитрий Метелкин:

Арктический регион наиболее чувствителен к глобальному потеплению. Поэтому климатические изменения в Арктике часто рассматриваются в качестве индикатора этого процесса. Сегодня, например, таяние Гренландского ледяного щита многие действительно рассматривают как устоявшуюся тенденцию. В пользу потепления говорят и океанологические исследования, и наблюдение за миграцией птиц и животных, многое другое. При этом причину глобального потепления все больше связывают с деятельность человека.

Однако большинство указанных наблюдений и выводов базируется на результатах изучения в арктической части Атлантики (Норвежское, Гренландское моря), и западной части Северного Ледовитого океана (Баренцево, отчасти Карское моря), где очень заметное влияние на климат оказывает Гольфстрим. А сегодня уже есть много доказательств перестройки этого океанического течения, связанных с динамикой развития океана. Поэтому, несмотря на общие планетарные изменения, действительно указывающие на тенденцию к потеплению, я считаю, что роль человека в этом процессе, как и катастрофически быстрые прогнозы самого потепления, сильно преувеличены.

Сергей Светлов:

Насколько активно менялся климат Арктики в древности? Можно ли как-то-то связать сегодняшние изменения климата и тенденции, которые наблюдались исторически?

Николай Сенников:

Климатические изменения и их последствия изучают несколько геологических дисциплин. Есть геологическая дисциплина палеоклиматология, которая изучает древние климаты (палеоклиматы) существовавшие на Земле многие миллионы лет назад. Основываясь на ее данных, геологи могут утверждать, что масштабные изменения климата чаще всего происходили ступенчато в несколько стадий (сейчас идет одна из них). И такие масштабные глобальные изменения климата были значительно более редки, чем представляется при анализе погодно-климатических трансформаций – как случавшихся ранее, так и проходящих сейчас на глазах человечества.

Глобальные оледенения случались с периодичностью примерно в 180-200 миллионов (или несколько более) лет – от них остались свидетельства в виде морен (ледниковых образований), ледниковых озер с ленточными глинами и других объектов. Нам «повезло», что мы живем в межледниковье, то есть после оледенения. Геологи мыслят очень большими масштабами времени – десятками и сотнями миллионов лет, и говорить о том, что в настоящее время на планете Земля идет какое-то потепление или похолодание, соизмеряя это с геологической периодичностью представляется некорректным.

Однако вполне можно утверждать, что окружающая нас природа находится в состоянии, когда происходят наблюдаемые ярко выраженные климатические изменения, которые непосредственно не связаны с антропогенными факторами. Мы живем после так называемого четвертичного оледенения, от которого остались ледники и в Сибири, в горных районах Центральной Азии и Европы. Многие районы нашей страны находятся в зоне вечной мерзлоты. Последний миллион лет продолжается достаточно холодный период, хотя в отдельные его промежутки времени были теплые интервалы.

В геологической истории нашей планеты были продолжительные интервалы в несколько сотен миллионов лет, когда климат был стабильно теплый и никаких ледников не было.

Если оценивать ситуацию с позиций геологической истории, то здесь следует говорить не о том, что изучая древние климаты, геологи могут дать краткосрочный прогноз на развитие современного климата. Скорее о том, что эти знания позволят нам ответить, как менялся и может в будущем измениться органический мир, переживая эти похолодания или потепления.

Если палеоклимат развивается в сторону потепления, то появляется достаточно много новых групп организмов. Они завоевывают разные экологические ниши, плотность их популяции возрастает. Растет биопродуктивность морей и океанов, а также лесов на континенте, что положительное сказывается на биосфере.

Сложные условия для всех живых организмов наступают, когда случаются критические похолодания. В такие периоды сужаются все климатические зоны, за исключением арктических и субарктических. Арктические районы занимают в том числе и средние широты, а пояс умеренного климата смещается к субтропикам и тропикам. Соответственно, в таком сценарии биосфера будет испытывать стрессовое воздействие внешних факторов. Одно из таких установленных геологами глобальных оледенений в интервале 450–445 миллионов лет назад привело к глобальному вымиранию в подавляющем большинстве групп органического мира.

Что касается сегодняшней ситуации, то если не затрагивать подъем уровня мирового океана и затопление каких-то низменных территорий (возможно, даже значительных по площади), используемых человечеством для проживания, предполагаемое потепление не нанесет вреда развитию населяющим Землю организмам.

Леонид Хазин:

На Земле в ходе геологической истории климат изменялся постоянно, подчиняясь различно периодичным циклам. Более-менее закономерно и циклично изменяются орбитальные параметры планеты, меняется соотношение суша/море вследствие дрейфа континентов, повышения и понижения уровня Мирового океана.

Если говорить о кайнозойской эре, начавшейся 65 млн. лет назад, то здесь тоже происходили свои климатические изменения. В самом начале на территории Арктики господствовали паратропический и субтропический климаты, здесь произрастали пальмы. В дальнейшем, до отметки примерно 30 млн лет, происходило постепенно похолодание, после чего на промежуток порядка 15 млн наступила относительная стабильность с небольшими колебаниями в ту или иную сторону, однако климат все равно оставался значительно теплее современного. Как раз к этому интервалу относятся обнаруженные нами остатки листовой флоры. Начиная с отметки 15 млн лет климат опять стал сильно холодать, дойдя до бореальных, ледниковых обстановок.

Следует понимать, что изменения климата не являются однонаправленной прямой линией, на фоне общего тренда всегда выделяются периоды потепления и похолодания. Так, например, в плейстоценовое время (1.6 – 10 000 лет) выделяется 7 периодов оледенений и межледниковий. Так что с точки зрения геологической истории современное потепление не является нонсенсом, и, по всей видимости, имеет вполне природную основу. Антропогеновый фактор, безусловно, вносит свой вклад в общий спектр воздействующих на климат сил, но, с моей точки зрения, вклад этот ничтожно мал по сравнению с общепланетарными факторами.

Инна:

Можно ли предположить, что Северный морской путь будет использоваться без ледокольного флота?

Леонтий Эдер:

В настоящее время и в перспективе проекты, которые развиваются на арктическом шельфе, предполагают самое активное применение ледокольного флота. Поэтому использование Северного морского пути без ледоколов не представляется возможным.

Дмитрий Метелкин:

Этот вопрос перекликается с вопросом о глобальном потеплении. Как я уже сказал, существующие прогнозы о катастрофически быстром сокращении площади морского льда в Арктике, на мой взгляд, сильно преувеличены. И использование Северного морского пути без ледокольного флота вряд ли будет возможно в ближайшие несколько тысяч лет. Скорее будут придуманы новые технологии, которые позволят в принципе отказаться от использования Северного морского пути.

Виктор:

Насколько активно ведутся археологические раскопки на арктических территориях?

Дмитрий Метелкин:

Учитывая, что присутствие человека в Арктике во все времена было минимальным, как таковые раскопки там не ведутся, по крайней мере, мне неизвестны. Все исследования археологического плана в этом регионе связаны с восстановлением истории освоения Арктики. Сейчас организован и уже несколько лет существует Национальный парк "Русская Арктика". В его задачи входит охрана природы, рекультивация земель и восстановление тех отдельных небольших территорий, стоянок, которые так или иначе связаны с историей покорения Арктики и с арктическими исследованиями.

Прежде всего, эта работа ведется на Земле Франца-Иосифа – архипелаге, наиболее близком к Северному полюсу. Из-за такого удобного местоположения большинство мореплавателей, исследователей и покорителей Северного полюса пытались стартовать именно с Земли Франца-Иосифа – это и Нансен, и Седов, и многие другие. Там очень много объектов для восстановления.

Екатерина Власенко:

Какие микропалеонтологические находки сделаны в Арктическом регионе за последние несколько лет? Какие выводы они позволили сделать?

Леонид Хазин:

В Арктике ведется огромное количество работ, в том числе и микропалеонтологических. В нашей лаборатории (лаборатория микропалеонтологии) изучается микрофауна практически всего фанерозоя от девона и до настоящего времени (420 млн лет – ныне). И, конечно, на каждом временном срезе акценты применения микропалеонтологического анализа смещаются в ту или иную сторону в зависимости от решаемых задач. Если мы говорим о палеозойском (от 600 до 250 млн лет назад) и мезозойском (от 250 до 65 млн лет назад) периодах, то здесь на первый план выходят задачи определения возраста отложений, для их последующего сопоставления с отложениями смежных территорий, которые могут быть представлены другими типами пород, в кайнозое арктических территорий, которые, как правило, сложены континентальными осадками (не морскими) на первый план выходят задачи реконструкции условий среды и климата.

Помимо ископаемой микрофауны и микрофлоры, изучаются и современные спектры с целью установления типичных характеристик различных видов, характерных комплексов микроорганизмов и пыльцевых комплексов для различных биотопов и ландшафтно-климатических зон. Благодаря такой стандартизации, наши палеогеографические реконструкции становятся более достоверными и детализированными. Поэтому объем информации, ежегодно получаемой в стенах наших лабораторий, колоссален и сложно выделить какую-либо отдельную находку, равно как и какой-либо отдельный вывод. Все результаты направлены на решение повседневных задач в рамках фундаментальной науки, государственных программ или договоров с различными компаниями.

Алина:

Насколько перспективен Арктический регион в области питьевого водоснабжения? Как использовать ресурсы Арктики без вреда экологии Земли?

Дмитрий Метелкин:

Использовать Арктику для водоснабжения, то есть транспортировать оттуда питьевую воду, будет слишком дорого и нерентабельно. Существенно менее рентабельно, чем добывать газ на шельфе Восточной Арктики без применения специальных технологий прямо сейчас. К тому же мы не испытываем такого недостатка в питьевой воде, чтобы идти на подобные затраты.

Что касается экологической ситуации, то экология Арктики очень тонкая и ранимая. Испортить ее можно очень быстро. Яркий пример – это огромные поля бочек, в которых транспортировали и хранили топливо на всех островах и континентальном побережье, где в прошлом веке на раннем этапе освоения Арктического региона велись активные работы.

Сегодня вопрос экологии Арктики – один из приоритетных, и ему уделяется самое пристальное внимание. Есть государственная программа по очистке Арктики – это явный пример того, что отношение государства и исследователей к этим территориям изменилось. Например, при создании платформы Приразломной экологическая безопасность была одним из главных параметров проекта. Там реализована целая серия специфических технологий, которые созданы для предотвращения каких-либо экологических катастроф. Государство заинтересовано в том, чтобы исправить все, что человек уже успел "наделать" в Арктике за прошедшие десятилетия, и не допустить ухудшения ситуации в будущем.

Василиса:

На прошлой неделе к берегам Чукотки была отправлена плавучая АЭС. Как подобные технологии могут повлиять на энергообеспечение арктических территорий, в том числе нефтегазодобычи? Насколько Север нуждается в электроэнергии?

Леонтий Эдер:

Большинство арктических регионов России являются анклавными, то есть в значительной степени отрезанными от общехозяйственных связей с другими областями России. Чукотка, так же как ряд других удаленных регионов, отрезана от единой системы электроснабжения. Ориентироваться на возобновляемые источники энергии нереально, потому что они характеризуются неустойчивым характером выработки энергии и зависят от природно-климатических условий – будет ли дуть ветер и светить солнце в нужном объеме. Использование северного морского завоза чрезвычайно дорого. В этом смысле плавучая АЭС – это то решение, которое позволит удаленным регионам иметь надежный бесперебойный источник энергоснабжения.

Арктический шельф и освоение Севера: перспективы России