​Если Россия хочет иметь пятую по величине экономику мира, ей не обойтись без фундаментальной науки. Помощник президента России по научно-образовательной политике Андрей Фурсенко подчеркнул это, пытаясь мне объяснить, кто и как будет оценивать решение задачи, поставленной в новом майском указе Владимира Путина, - "обеспечить присутствие Российской Федерации в числе пяти ведущих стран мира, осуществляющих научные исследования и разработки".

В том же указе правительству предлагалось в ближайшие шесть лет обеспечить и "вхождение Российской Федерации в число пяти крупнейших экономик мира". Сейчас первую пятерку, по оценкам МВФ, составляют США, Китай, Япония Германия и Великобритания. Но с последней практически вровень идет еще и Франция. А Россия пока по номинальным показателям не входит и в первую десятку.

"По гамбургскому счету"

Что касается науки, Фурсенко, курирующий в Кремле эту сферу, считает, что "по гамбургскому-то счету" всем ясно, кто чего стоит среди мировых держав.

"Если уж мы ставим задачу войти в пятерку стран экономических, то я думаю, что с учетом очень многих особенностей это невозможно, если мы на адекватном уровне не сохраним науку", - сказал помощник президента.

Конкретные оценки, по его словам, предстоит уточнять, в том числе и профильному министерству в составе нового российского правительства. Делаться это будет на основании целого ряда разных критериев - "начиная от наукометрической активности и кончая вкладом в ключевые проекты, в Mega Science".

Имеются в виду так называемые мегапроекты по созданию наиболее перспективных, сложных и дорогостоящих научных установок. Примером может служить проект сооружения международного экспериментального термоядерного реактора, который реализуется сейчас во Франции, но в котором очень многое - от исходной идеи и названия "токамак" до ключевых технологических решений - родилось в России.

Фурсенко добавил, что "российская наука - это весь русский мир". Соответственно, по его убеждению, в достижении поставленной национальным лидером цели наша страна может опираться не только на внутренние ресурсы, но и на свою "научную диаспору" по всему миру. Он рад, что с учеными-соотечественниками налажено "очень активное сотрудничество", причем "эта дорога, к счастью, уже стала двусторонней".

"Это позиция нашего президента", - сказал собеседник. Он не уточнял, а я не переспрашивал, но мне кажется, что "гамбургский счет" научных достижений пока по-прежнему идет, как шел у нас и всегда, прежде всего на "Калибры", "Кинжалы" и другие наши новейшие системы оружия. Те самые, о которых Путин рассказал в послании Федеральному собранию РФ и которые он только что вновь обсуждал с руководством МО РФ и предприятий ОПК в Сочи.

"70 человек и 70%"

Разговор с Фурсенко происходил в кулуарах годового собрания Глобального исследовательского совета (Global Research Council, GRC), впервые состоявшегося на этой неделе в Москве. Трехдневный слет ведущих организаций мира, финансирующих фундаментальную науку, совместно организовали Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ) и южнокорейский Национальный исследовательский фонд. После встречи глава РФФИ академик Владислав Панченко сменил канадца Марио Пинто на посту председателя руководящего совета GRC.

Кстати, на итоговой пресс-конференции Пинто дал этому эксклюзивному клубу запоминающуюся характеристику. "Нас здесь около 70 человек, - сказал он, имея в виду себя и своих коллег, собравшихся в Москве. - И мы управляем примерно 70% государственных средств, выделяемых на исследования по всему миру".

Пинто утверждал, что в GRC сложились доверительные, по сути "семейные" отношения, позволяющие членам организации объединять усилия "на двусторонней и многосторонней основе" вопреки любым "геополитическим переменам, происходящим сейчас в мире".

Как бы в подтверждение этих слов позже стало известно, что РФФИ заключил новые соглашения о сотрудничестве с партнерами из трех стран - Бразилии, Саудовской Аравии и Чехии. С Ираном уже действующее соглашение расширено.

Между прочим, среди участников была и директор Национального научного фонда США (NSF) Фрэнс Кордова. Выступая на церемонии открытия, она не преминула упомянуть, что инициатива создания GRC принадлежала американцам. Но позже сказала мне, что идея теперь уже "живет своей жизнью" и "очень хорошо развивается".

Актуальная новая тема

В Вашингтоне в 2012 году первая встреча прообраза нынешнего GRC (кстати, тогда она пышно именовалась "глобальным саммитом") была посвящена научной экспертизе проектов. И теперь в Москве эта тема вновь вошла в повестку дня - в порядке поддержания преемственности в работе.

А вот впервые на нынешней встрече обсуждалась тема научной дипломатии, предложенная РФФИ. Актуальность ее в нынешней международной обстановке, многим напоминающей времена холодной войны, видимо, не нуждается в комментариях.

В этом контексте можно только догадываться, чего стоило той же Кордове приехать сейчас в российскую столицу и работать вместе со всеми. В речи на форуме американка подчеркнула, что NSF готов работать с зарубежными партнерами "в интересах защиты научных ценностей, расширения открытости и укрепления доверия в международных отношениях". А завершила она свое выступление словами: "Нет вызова более важного и нужного, чем мир между нашими странами. Как сказал мне наш посол в Москве Джон Хантсман, "наука открывает благоприятную возможность найти общий язык".

В итоге с общего благословения членов клуба решено приступить к созданию в нем постоянной рабочей группы по научной дипломатии. Получается, что Панченко, по сути, предстоит воплощать в жизнь собственную инициативу.

Сотрудничество и соперничество

Что это реально может дать, пока судить трудно. Российские эксперты, включая академиков Александра Дынкина, Анатолия Торкунова, Александра Чубарьяна, с тревогой говорили на форуме о нынешней международной ситуации, призывали использовать для ее выправления контакты между учеными и целыми вузами. Им вторили и многие другие, например видный британский профессор-химик сэр Мартин Полякофф.

Но, между прочим, один из самых известных западных специалистов по научной дипломатии Пьер-Бруно Руффини из Гаврского университета во Франции призвал не путать международное сотрудничество в сфере науки как таковое с научной дипломатией.

Взаимодействие может быть нацелено на благо всего человечества - например, на освоение космоса, борьбу с изменением климата, профилактику наиболее опасных заболеваний и так далее.

Дипломатия же, как напомнил специалист, ведется в русле внешней политики определенного государства и преследует прежде всего его собственные интересы. Смыслом ее может быть не сотрудничество, а соперничество. Наиболее очевидным примером такого рода Руффини считает утечку мозгов из ряда стран. Этот процесс может поощряться другими с помощью визовой политики, предоставления стипендий и оказания помощи в трудоустройстве.

Француз знает, о чем говорит, поскольку в прошлом сам занимался научной дипломатией, в том числе и в посольстве своей страны в Москве, а позже написал об этом книгу. На его взгляд, в науке, как и в других сферах, идет борьба за престиж и влияние. Формы ее могут быть самыми разными: от размещения у себя крупных международных проектов и занятия ведущих постов в международных научных организациях до направления своих специалистов - врачей, учителей, инженеров - для оказания помощи другим странам.

Атмосфера исследований, но не бизнеса

Чтобы наглядно показать возможности российской "меганауки", участников и гостей форума пригласили в легендарный Курчатовский институт. С научно-популярной точки зрения увиденное и услышанное впечатляло. Меня, например, удивило, что устройства для разогрева плазмы в токамаке, оказывается, в принципе те же, что и в обычных микроволновых печах у нас на кухнях. А в одной из нанобиолабораторий нам показали практически готовые к внедрению в медицинскую практику образцы искусственных органов и тканей, в том числе созданных с использованием синтетических материалов, способных рассасываться внутри организма.

Но вот духа коммерциализации я там не почувствовал, как ни старался. Всюду об этом спрашивал и в лучшем случае слышал в ответ, мол, "да, в принципе мы хотели бы для нашего синхротрона получать исследовательские заказы и от промышленности, но в целом нам пока привычнее и удобнее с университетами". Или так: "Да, у нас есть сотрудники (из тех, кто помоложе), которые вроде бы не прочь и бизнес создать на базе наших разработок".

Гримаса фортуны

Подчеркну еще раз: речь шла о прорывных инновациях, которые уже существуют и "в ближайшие два-три года", как нам говорили, должны быть внедрены. Я при этом невольно вспоминал историю молодой американки Элизабет Холмс и ее компании Theranos.

15 лет назад студентка-недоучка из Стэнфорда, которой на тот момент было 19 лет, создала свой научно-медицинский бизнес и вскоре охмурила инвесторов, обещая диагностировать чуть ли не любое заболевание буквально по одной капле крови. В 2015 году рыночная стоимость Theranos взлетела до $9 млрд, причем половина принадлежала лично Холмс.

Еще через год выяснилось, что все это липа, и тот же журнал Forbes, который до этого превозносил "самую юную в мире миллиардершу, самостоятельно сколотившую свое состояние", объявил ее банкротом. Власти обвинили даму в мошенническом привлечении инвестиций на сумму более $700 млн.

Впрочем, деньги были извлечены и из этой гримасы фортуны. Теперь в Голливуде собираются ставить о Холмс фильм Bad Blood ("Дурная кровь", переносное значение - "вражда"). Со звездным составом исполнителей, включая Дженнифер Лоуренс в главной роли.

Стабильность и доверие

От науки по-прежнему ждут медицинских и иных чудес, на которые никаких денег не жалко. Но надо уметь еще и оправдывать это доверие, и правильно им пользоваться...

На мой вопрос о том, каковы для него главные уроки московского слета, канадец Пинто ответил, что для него "все сводится к одному слову - оптимизм". По его словам, он очень верит в международную "семью" ученых, особенно в научную молодежь, и в то, что им по силам "расцветить радугу" для нашего общего светлого будущего.

Панченко высказался более сдержанно. На его взгляд, в своих выступлениях на форуме ученые - от физиков до политологов - чаще всего употребляли два слова: "стабильность" и "доверие". Он повторил их так, как они и звучали, - и по-русски, и по-английски.