Член-корреспондент Академии и директор Ботанического сада-института Дальневосточного отделения РАН Павел Крестов начал свое выступление на заседании Президиума с фразы, приписываемой Леонардо да Винчи: «Мы больше знаем о движении небесных тел, чем о земле под нашими ногами». Он озвучил вызовы, с которыми сталкивается сейчас человечество — и российская экология и ботаника.

Первый — выход из зоны комфорта. Нет, Крестов употребил этот термин не в том же смысле, что и тренеры по личностному росту. Имеется в виду проблемные для существования человечества зоны (изменение климата, снижение биоразнообразия, кислотность океана и так далее) — так их определил в 2009 году шведский ученый Йохан Рокстром. Тогда самыми опасными секторами — теми, где человечество выходит из зоны комфорта — оказались цикл азота, биоразнообразие и изменение климата. Сегодня, по словам Крестова, ситуация ухудшилась: «секторов стало больше и опасных зон для человечества стало также больше. Это первый вызов, на который нам надо ответить — выход из зоны комфорта».

Вторая проблема — кадровый провал. Если в области научных исследований на молекулярном и клеточном уровне, а также на уровне моделирования специалистов хватает, то средняя часть — уровень организмов и экосистемы в целом — не обеспечена людьми. Ситуацию на Дальнем Востоке Крестов и вовсе назвал «кадровой пустыней»: старые специалисты уходят, новых людей нет, диссертационные советы закрываются. Об катастрофической нехватке кадров говорил и директор Ботанического института им. В.Л. Комарова РАН Дмитрий Гельтман. По его словам, число квалифицированных систематиков и знатоков региональной флоры неуклонно сокращается. Сейчас уже можно говорить о том, что момент для создания базы данных о флоре России фактически упущен.

Третья проблема — хранение данных. Накапливаются огромное количество данных о растительном покрове Земли, полученных с помощью спектрального анализа, дистанционного зондирования, дендрохронологии, филеографии и других методов. Однако хранить эти ценные сведения, по словам Крестова, негде: «Мы нуждаемся в огромных хранилищах, которые сейчас на нашей территории использовать не можем, их нет»

Еще она крупная проблема — неиспользование современных технологий и технологическая отсталость. «Мы не можем заниматься очень многими вещами, потому что мы не имеем доступ и не имеем собственных технологий для исследования наземных экосистем», — рассказал Крестов. В качестве примера для подражания членкор привел Мэрилендский университет и его програму Global Forest Watch. «За несколько кликов мышкой мы можем получить исчерпывающую характеристику наземного покрова на очень больших территориях с очень большим разрешением», — отметил он.

Не менее важной проблемой Крестов назвал некомпетентность властей. В качестве примера он привел слова врио губернатора Приморского края Андрея Тарасенко. Тот неоднократно заявлял, что одной из причин лесных пожаров в Приморье являются шишкари — сборщики кедровых орехов. К слову, закон об ограничение сбора кедровых шишек действительно был принят в Приморье в марте 2018 года. Губернатор Красноярского края дал «тот же уровень пояснений» о пожарах 2019 года, назвав их «обычным природным явлением, бороться с которым бессмысленно, а возможно и вредно». Крестов назвал эти заявления нелепыми.

Помогло ли ограничение на сбор кедровых орехов спасти леса Приморья, говорить, вероятно, пока рано. Но, по словам Крестова, утрата сырьевой базы во многом связана с несостоятельным законодательством. Проблема в том, что уничтожение лесов происходит законным путем. Лесное законодательство все больше лишается экологических ограничений. В том же Приморье за последние десять лет было утеряно половину того, что «копилось лесными экосистемами тысячелетиями»

Членкор призвал Президиум РАН обратить внимание на плачевное состояние исследований флоры в России. Возможными центрами таких исследований могли бы стать ботанические сады.

Президент РАН Александр Сергеев выразил сомнения в том, что ботанические сады сейчас функционируют в том виде, в каком должны. Проблема, по его словам, в том, что с одной стороны ботанические сады — это центры моделирования экосистем. С другой стороны — они вынуждены открывать свои двери для посетителей, что уже нарушает достоверность такого моделирования.

«Это такая болезненная проблема. Ботанические сады вынуждены сами себя обеспечивать, и они становятся культурными объектами. Это хорошо или плохо, что народ туда ходит? Для моделирования плохо, потому что это все должно быть в изоляции. А с другой стороны эти ботсады не могут прожить, не привлекая дополнительные ресурсы», — сказал Сергеев.

Павел Крестов возразил, что проблемы здесь нет. Научная деятельность ботанических садов (а в них сейчас сконцентрировано большое количество специалистов) никак не пересекается с образовательной и культурной деятельностью. «Мы можем сохранять генофонд в любом виде — это то, для чего нужен ботанический сад, больше ни для чего. Все остальное, экспозиционная коллекция предназначены для людей. Одна из основных деятельностей ботсадов — это фактически изменение менталитета с потребительского на эколого-центристский. Деятельность исследовательских подразделений напрямую с живыми коллекциями не связана», — заявил он.

Наталья Дерюгина