13 ноября появилась информация об аресте имущества экс-главы СО РАН академика
Александра Асеева. В интервью «Континенту Сибирь» он высказал свою версию того, с чем это связано, а также прокомментировал информацию о возможном возвращении в СО РАН Ивана Благодыря.
– Александр Леонидович, в Академгородке обсуждается возможность возвращения в руководство СО РАН Ивана Благодыря, который осенью вышел на свободу по УДО. По версии следствия в период с 2009 по 2011 год, находясь на посту гендиректора холдинга «РАО ЭС Восток», Благодырь выступил подстрекателем к растрате более 250 млн рублей руководством Дальневосточной энергетической компании. На ваш взгляд, насколько возможен вариант, при котором Благодырь вновь окажется в СО РАН?
– Я видел публикации в СМИ и с удивлением узнал, что, оказывается, я уже виноват и в его приеме на работу, и в повторном приеме. Ивана Валентиновича (Благодыря) я знаю, он действительно выпускник ФМШ, окончил университет, потом ушел на административно-руководящую работу в энергетической сфере, так неплохо себя показал, в том числе, работая не только на дальнем Востоке, но и в Красноярске, в Кемерово – у него довольно сложный путь. Мы его приглашали – знаете, было поручение Путина в 2012 году о создании центра образования, исследований и разработок в Академгородке, я поручил готовить материалы академику
Николаю Диканскому – моему заместителю, а он привлек Ивана Валентиновича. В общем, они довольно неплохо поработали, приготовили кучу предложений. Эта работа заняла где-то полгода, а потом когда мы все это стали раскручивать, в 2013 году неожиданно произошла реформа Академии и вся эта работа, в общем, пошла в песок. Иван Валентинович уехал на Дальний Восток, как я понял, совершил там подвиги, за которые его пытались осудить или даже осудили, но в целом он – человек Академгородка с такой деловой хваткой. Нам он понравился выходом в правительственные и властные структуры, но потом оказалось, что это его минус. Вообще я был сильно удивлен, когда у Валентина Николаевича (Пармона) он стал заместителем председателя СО РАН, причем по развитию Академгородка. С одной стороны, это связано с поручением, которое он выполнял, но с другой стороны, у нас же есть компетентные органы, которые обязаны прослеживать карьеру любого претендента на высокие должности. Они в данном случае почему-то не сработали.
– По факту правоохранительные органы сработали после назначения.
– Да. И это говорит о качестве работы. Чтоб вы знали, эти же службы и под меня сейчас копают. Причем очень усердно. Компетентность у них не просто слабая, а я бы даже сказал, какая-то выборочная, ограниченная. Но это отдельный вопрос.
Эта трагедия, конечно, наложила такой негативный репутационный отпечаток на администрацию Сибирского отделения – я глубоко сочувствую Валентину Николаевичу (Пармону), считаю, что его подставили вот эти компетентные органы, которые существуют, по крайней мере, в Советском районе – точно, а в Советском районе главнее городка ничего нет.
Я уже не председатель СО РАН и толкать под руку нового председателя не могу – это вообще нервно воспринимается, поэтому, как я говорю в этих случаях, Бог им судья. Если они во главе с Валентином Николаевичем (Пармоном) решат принять Ивана Валентиновича (Благодыря), они и будут нести за это ответственность.
– Существуют ли какие-то ограничения на право занимать такие высокие должности для людей с судимостью?
– Я думаю, что, конечно, существуют: судимость – это серьезное дело, а здесь речь идет о развитии Академгородка, и, в конечном счете, больших ресурсах. По крайней мере, в плане. Сейчас, конечно, трудно о чем-либо говорить. Я имею в виду и экономический кризис, и пандемический. Тем не менее, это Академгородок, это очень дорогостоящая структура, высоколиквидная, с колоссальным количеством имущественных, земельных и интеллектуальных ресурсов. Поэтому конечно, люди должны быть тщательно выверены, подобраны, и не должно быть случайных решений. Но это уже не мой вопрос: я власть передал, они власть приняли, вмешиваться я не собираюсь, и советовать не буду ничего. Так же, кстати, в моем отношении вел себя и мой предшественник, академик Добрецов, который вообще ни во что не вмешивался, хотя не всем был доволен. Примерно и я так: я не всем доволен, но ни во что не вмешиваюсь.
В публикации «Академ.инфо» прослеживается, конечно, другая линия, что это такая же репутационная потеря для Академии, как и деятельность Асеева, особенно по приватизации коттеджа. Я с этим категорически не согласен, потому что, чтоб вы знали мой карьерный рост, я 30 лет работал в
Институте физики полупроводников – в не самом плохом институте Сибирского отделения, я бы сказал, одном из самых лучших даже. Причем, лет 10 я был заведующим крупной лабораторией, в которой были сосредоточены гигантские материальные ценности, очень дорогостоящее оборудование, ну и сама по себе лаборатория была большой и финансово успешной. 15 лет я был директором института.
В 90-е годы институт лежал на боку: мы жили всегда за счет оборонных заказов, доход от которых составлял до 80% всех финансовых поступлений, а в 90-е годы какой был оборонзаказ? Тем не менее, мы ситуацию восстановили, я за 10 лет работы директором финансовые обороты Института увеличил в 10 раз: с пятидесяти миллионов до шестисот примерно, а в последнее время оборот составляет уже больше миллиарда рублей. Все думали, что я такое же чудо совершу в Сибирском отделении, которое в 90-е годы тоже лежало на боку, да и, в основном, сейчас лежит, кроме нескольких институтов типа нашего
ИЯФа, Теплофизики, Катализа и Нефтегазовой геологии, может быть, но в целом ситуация очень тяжелая.
В Сибирском отделении ситуация оказалась несколько более запущенной, чем в Институте. В Институте я все-таки хорошо знал людей, проблематику, быстро наладил выход на заказчиков, в том числе, на зарубежных, и в общем мы как-то вырулили и сейчас уверенно развиваемся, несмотря на все проблемы. В Сибирском отделении ситуация оказалась плохой в этом плане, и конечно, и мне, и моей команде достичь этих сияющих вершин – увеличить бюджет СО РАН пусть не в 10 раз, а хотя бы в 2-3 – не удалось, прямо скажем. Тем не менее, в последний предреформенный год бюджет Сибирского отделения составлял, запомните эту цифру, 14,5 млрд. рублей. Кроме того, ведущие институты зарабатывали еще примерно 7-8 млрд. рублей – по тогдашнему курсу СО РАН «стоил» около 1 млрд. долларов. Это вполне приличная цифра, с которой можно было жить, но реформу, по-моему, для того и затеяли, чтобы у нас эти деньги отобрать. По тогдашнему курсу СО РАН «стоил» около 1 млрд. долларов.
Знаете, с чего началось увядание города Омска? Началось оно после того, как штаб-квартира корпорации «Сибнефть» была переведена в Санкт-Петербург, соответственно, налоги с сибирской нефти, с Омского нефтеперерабатывающего завода, поступали туда, а город остался без денег. То же самое происходит в Новосибирске: вся промышленность, крупные промышленные предприятия, типа Чкаловского завода, НЗХК, управляются из Москвы, а такой завод как Новосибирский приборостроительный, тоже мощный и хороший, вообще управляется из Екатеринбурга. С Сибирским отделением, по сути, сделали то же самое – я это долго объяснял депутатам. Весь бюджет остался в Москве – это типичное проявление колониальной политики. Я – человек не сдержанный, примерно, так же как и вам сейчас, рассказывал это все и правительству и общественности. Конечно, это многим не понравилось. Но с должности председателя, должен вам сказать, я ушел добровольно.
Во время всей этой деятельности, и в Институте, когда был завлабом, а потом директором, и когда был председателем, финансовые проверки шли лавиной, просто одна за другой. Минфин, казначейство, прокуратура, ФСБ, министерство, Академия – проверяли все до копейки, они сидели здесь месяцами. На одном из совещаний я показал слайд, где перечислил все эти проверки, по-моему, за два года их было 36. 24 месяца и 36 проверок. Может быть, я путаю уже и, на самом деле, за три года их было 24, но все равно их было много. Министерство сделало заключение, что финансово-экономическая работа по бюджету в Сибирском отделении налажена идеально. Поэтому все вопли журналистов и попытки примазать меня к каким-то нарушениям и финансовым злоупотреблениям Благодыря – это полное безобразие, с которым я никогда не соглашусь.
– Как вы можете прокомментировать арест имущества, в частности коттеджа?
– Что касается дома, то дом строился как символ успешности Сибирского отделения. Основания для этого были, и научные, и финансовые – о них я уже сказал. Новосибирск вообще известен всему миру благодаря Академгородку, а не наоборот. Дом сделан хорошо, добротно, отремонтирован. Да, там были вложены бюджетные средства, но все эти средства были компенсированы тем, что я сдал свою личную, дорогостоящую квартиру – четырехкомнатную на проспекте Коптюга, которая сейчас стоит порядка 30 млн. рублей. Этот факт почему-то умалчивается и следственными органами, и компетентными органами. Вроде как, если квартиру сдал – это твое личное дело.
– Квартира все равно стоит дешевле, чем коттедж.
– Оценивать нужно не рыночную стоимость коттеджа, потому что продавать его никто не собирается — если продадим, тогда и можно будет претензии предъявлять. Чтобы вы знали, сумма бюджетных расходов Сибирского отделения на реконструкцию и ремонт коттеджа составляет всего 13 млн. рублей, еще 11 млн. рублей – это внебюджетные доходы Сибирского отделения (доходы от аренды), и, по-моему, 14 млн. рублей – из доходов «АЗС 1», организации, которая получает прибыль от продажи недвижимости. Предъявлять мне 46 млн. рублей (в такую сумму оценивается рыночная стоимость коттеджа – «КС») – это грубая натяжка, обман. Бюджетные расходы на коттедж стоимостью квартиры на Коптюга полностью покрыты, поэтому моя совесть абсолютно чиста. Сумма бюджетных расходов Сибирского отделения на реконструкцию и ремонт коттеджа составляет всего 13 млн. рублей.
Мы приватизировали 80 коттеджей и ни к одному из них претензий нету, кроме моего. Приватизировали их и на академиков, как на владельцев нынешних, и на членов их семей. И я приватизировал на члена семьи – все по закону 1991-го, по-моему, года. По этому закону в случае приватизации жилье передается бесплатно, а приписывать, что Российская федерация понесла какой-то ущерб, или Сибирское отделение… Считайте тогда, какой ущерб был нанесен по всем 80 коттеджам. Вообще в Академгородке несколько десятков тысяч квартир, и все они приватизированы – никто ни о каком ущербе не говорит. То есть, на мой взгляд, это все фальсификация от начала до конца.
Что касается меня, – все это полное безобразие, это чистая борьба за имущество, за наследство Лаврентьева. Я, как мог, сохранял его для страны и даже приумножал. В Верхней зоне несколько корпусов
института физики полупроводников (по адресам ул. Академика Ржанова 2 и проспект академика Лаврентьева 2/1) мы построили – можно посмотреть-полюбоваться. Внутри там вообще все выглядит очень современно, лучше, чем во многих западных институтах. За время моего председательства 2,5 тысячи семей ученых смогли улучшить жилищные условия. Организовано два ЖСК: “Веста” на 100 коттеджей, уже достроен и заселен и “Сигма” — на 500 коттеджей, сейчас достраивается. Но все это не учитывается. Всех ослепил блеск легкой наживы на отъеме наследства Лаврентьева у Сибирского отделения, вот и стараются. Я в Сибирском отделении отработал полвека, моя супруга – лет тридцать. Мы такого отношения не заслужили.
Если говорить о сути событий, то это отдельная тема, поскольку я дал подписку о неразглашении – это тайна следствия, говорить об этом не имею права, но хорошо понимаю, что происходит. Могу только сказать, что арест имущества мы собираемся обжаловать.
Анастасия Папина
