Яндекс.Метрика
4.12.2017 | 2258

Академик Валерий Бондур о тайнах «Аэрокосмоса»

​"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика "Правды.Ру". В ней мы публикуем интервью писателя Владимира Губарева с академиками. Сегодня снова его герой — ученый-океанолог, доктор технических наук, вице-президент РАН, академик Валерий Бондур. 

Лестница жизни: 30 лет и далее

Свое тридцатилетие Валерий Бондур отмечал в Феодосии во время уникальных экспериментов, которые он сам и придумал.

— В 1977-м году меня вдруг посылают руководителем летно-морской экспедиции. "На убой", как у нас принято говорить. Мол, в случае неудачи, будет с кого спрашивать. Мне говорят, что директива есть: выделены корабли, другие необходимые объекты, авиация уже там. Еду в Крым. А самолеты и вертолеты уже летают, корабли в море выходят — все "жгут керосин". Наконец, добираюсь до Феодосии, откуда и должен руководить летно-морскими экспериментами. Первое, что делаю, отменяю все полеты авиационных средств. Ко мне в гостиницу приходят командиры воздушных кораблей, летчики, штурманы. Говорят, мол, кто ты такой, чтобы нами командовать!? Поезжай обратно, мешаешь всем… Сдержанно напоминаю, что я руководитель экспедиции и утром буду объяснять методику проведения экспериментов, ставить задачи каждому экипажу. Смотрят с недоверием — дескать, слишком молод. Мне ведь тогда и тридцати лет не было… Начал проводить теоретические занятия. Сначала была полная обструкция, вопросы каверзные задавали. Сдерживался, терпеливо отвечал. Потом стали слушать все с большим вниманием, а к вечеру полностью вникли в сущность работы. На следующее утро каждый получил свое задание, экипажи прониклись доверием. Попросился с ними в полет, хотя тогда у меня еще не было разрешения на летную деятельность. Несколько раз меня брали на борт, нарушая все инструкции. В полетах показывал, что именно и как нужно делать… Прошло несколько дней и ко мне стали относиться не только с уважением, но и с любовью. Эти люди, прошедшие огонь и воду, поняли, что делают важнейшее для страны дело. Это было главным для них, а все остальное отошло на задний план. Потом мы вместе работали не только в Крыму, но и на Севере, и на Дальнем Востоке.

— Объекты не могли от вас скрыться?

— Мы предлагали и реализовывали самые различные, даже достаточно экзотические сценарии с совершением сложнейших маневров для решения поставленных задач. Получалось все отлично! Ну а финал экспедиции был неожиданным. Прихожу к адмиралу, он спрашивает о директиве из Москвы. Оказывается, ее не было. Два месяца работы, большое количество выходов морских средств, полетов самолетов и вертолетов, а директивы нет! Дозваниваюсь до своего начальства, могу говорить с ним только иносказательно, так как телефон обычный. Объясняю руководству, что "рыбки" плавают, "птички" летают, а разрешения на это нет. Но все закончилось хорошо — директива, в конце концов, пришла.

Бесценные экспериментальные данные, полученные в этом и в других, подобных летно-морских экспериментах обрабатывались с использованием специальных методов, обобщались и обсуждались на научно-технических советах и на академическом Совете по комплексной проблеме "Гидрофизика". А результаты мы получили уникальнейшие! Анатолий Петрович Александров, который интересовался этими проблемами, ко мне относился очень хорошо, хотя я был очень молод, а он уже маститым ученым, президентом Академии наук. Анатолий Петрович был председателем академического Совета по "Гидрофизике", на котором заслушивались все результаты, связанные с нашими работами. Когда мне пришлось первый раз принимать участие в работе этого Совета, основной доклад делал Анатолий Иванович Савин. Его Александров называл "Толя" — они были приятелями с давних времен, еще с атомного проекта. Савин показал на меня и сказал, что этот парень придумывал использовать — двумерные "волновые спектры" -такие эллипсы (Александров тогда назвал их "яйцами") для решения этой сложнейшей проблемы. А. П. Александрову это очень понравилось, он меня запомнил, поэтому каждый раз при встрече с Савиным спрашивал обо мне. А, когда Анатолий Петрович приезжал к нам в "Комету", то всегда просил приглашать меня поделиться последними научными новостями в этой области. Это было очень приятно, не скрою. У "Кометы" с Академией наук связь была теснейшая.

— Неужели все шло так гладко?

— Нет, конечно. К примеру, не было средств для обработки огромных потоков информации, формируемой средствами дистанционного зондирования. Единственная установка, которая в какой-то мере могла помочь в решении этой проблемы, была под Харьковом, в астрономической обсерватории. Мне удалось договориться об использовании этой установки с тогдашним директором Харьковской обсерватории — Владимиром Николаевичем Дудиновым. Приезжаем на полигон. Обстановка там типично академическая: все спокойно, неспешно, обстоятельно. Установку нам давали только на ночь. Астрономы работали днем, а мы по ночам. Они удивлялись, кокой объем работы нам удавалось проделывать за ночь. В нашей группе был Владимир Кулаков. Парень все понимал с полуслова, с полувзгляда. Мы так чувствовали друг друга, что нам и говорить ничего не нужно было — все делали очень слаженно! Кулаков был талантливым сотрудником. Он мог стать прекрасным ученым, но защищаться не стал, а, когда наступила "перестройка", ушел в какой-то банк системным администратором, но и там у него не получилось… Я звал его обратно в науку, но он, к огромному сожалению, так и не вернулся…

В Харькове мы работали с энтузиазмом, получили совершенно новые результаты, в том числе те самые эллипсы, которые вращаются, и которые Анатолий Петрович Александров называл "яйцами". Для продолжения и углубления исследований необходимо было создать новую когерентную установку, похожую на харьковскую, но более совершенную. А, как это сделать? Ведь "Комета" располагалась не далеко от центра Москвы, рядом метро, поезда, которого вызывают сильные вибрации. Но нам удалось найти место, в подвале, где был песчаный грунт. Сделав глубокий фундамент, можно было устранить вибрации. Установка сложная, поэтому требовалось получить разрешение главного инженера. А у него проектов множество, забот, соответственно, тоже немало, а тут еще одна, да и науку он не очень поддерживал. Он был против создания такой установки, несмотря на то, что Савин поддержал меня и подписал соответствующую бумагу. Главный инженер говорит, что этим должна заниматься Академия наук, а не мы.


Однако, ясно, что в Академии никто подобную установку делать не будут, да и возможностей там нет. Я дождался, когда главный инженер ушел в отпуск, и все разрешительные бумаги подписал у его заместителя. Своим ребятам сказал, что будем работать тихо, никакого мусора не должно быть, и никто не должен догадываться, что мы делаем в подвале. За короткий период времени превратили подвал в прекрасную лабораторию, сделали уникальную установку, которая стала самой большой системой когерентной оптической, а затем и оптико-цифровой обработки изображений в мире. Пригласили академика Савина, который взял с собой и главного инженера.

Когда тот увидел все, что мы соорудили, он просто обомлел… Это была самая длинная "оптическая скамья" в мире. Потом мы ее все время модернизировали, чтобы оперативно обрабатывать данные, затем дооснастили установку вычислительным комплексом.

Именно на этой оптико-цифровой системе мы получили самые значимые результаты по морской тематике. Когда в "Комету" приезжали высокие гости, то их водили, как правило, в два места: в цех, где собирали космические аппараты, и к нам "в подвал". Это было и хорошо, и плохо. Работаем. Сообщают, что идут гости. По длинному коридору раскатываем ковры. У нас все красиво — покрашено, чисто, на полу ковры, порядок идеальный…

— Это обязательно?

— Гости ведь бывали очень высокие — то наш министр приезжал, то министр обороны, то главком, а то и секретарь ЦК или Зампред Совета Министров. Иногда охранников бывало больше, чем моих сотрудников, работающих у приборов. Трудно было пробиться к высокому гостю, чтобы дать необходимые пояснения…

— Но ведь это была наука?

— Да, это была настоящая наука! Она выходила в практическую сферу, в конкретные разработки. Мы тогда поняли, что "на стороне" такие вещи сделать невозможно, а необходимо было все наработки доводить до конца у себя. Да, мы сотрудничали с большим числом академических институтов, организаций промышленности и ВУЗами. Хорошие идеи и проекты возникали, но довести их до конечного результата удавалось редко — не было у этих организаций соответствующей базы. А в "Комете" мы могли все это реализовать. Кроме того, перед нами стояла амбициозная задача, заключающаяся в том, чтобы огромная когерентно — оптическая установка летала. Значит, она должна была стать компактной.

Первый в мире летающий когерентный оптический процессор был создан у нас. В 1986 году он впервые был испытан в реальных летных условиях и, главное, работал надежно на борту самолета и вертолета. Сначала он был чисто оптическим, потом оптико-цифровым, а затем с развитием соответствующей элементной базы и чисто цифровым. От научной идеи, ее теоретического и обстоятельного экспериментального подтверждения с получением уникальных научных результатов, до разработки конструкции прибора, его изготовления и испытаний в реальных летных условиях — все это было сделано у нас. До сих пор в этих областях мы опережаем другие страны.

Лестница жизни: 40 лет и старше

— Карьера шла нормально, почти автоматически. Была подготовлена и защищена докторская диссертация. Начальный период был относительно трудным, а затем, когда был заработан определенный авторитет, все пошло по нарастающей. Продолжались широкомасштабные исследования. На докладах с изложением полученных результатов собирались огромные аудитории. Ведь то, чем мы занимались было новым, оно интересовало всех. Приглашали в Академию наук и в разные ведомства. Там также докладывал о том, что было сделано.

— Но вернемся к вашему прибору, пока он на самолете, а где же космос?

— В космосе нужно было обойтись без оператора. Родилась идея, как это сделать. На спутнике устанавливалась аппаратура, которая формировала изображения и сбрасывала их на Землю, где получаемая информация оперативно обрабатывалась с использованием разработанных нами методов и технологий. В 1987 году впервые в мире нами был обнаружен из космоса подводный объект. Это была сенсация, никто не верил, что подобное возможно. Фурор произвели потрясающий… Потом были доклады заказчику, закрытые выставки, на которых мы демонстрировали свою уникальную аппаратуру. Главком ВМФ увидел ее, загорелся, и делал все, чтобы она появился на флоте. Нужно было сделать следующий шаг — создать систему…

Но тут наступил 1991-й год… Работы начали тормозиться. Противоракетная тематика шла, а морская — лишь на остаточном принципе… Мол у нас нет противников, не нужен нам мощный флот, атомные лодки начали резать, крейсеры стали продавать на металлолом и так далее. Кошмар! А ведь мы практически создали систему, в которой было предусмотрено все — и космические аппараты, и авиация, с аппаратурой, которая может работать и в снег, и в дождь, и в облачных условиях …

— Фантастика!

- Есть немного… Все было продумано, просчитано, экспериментально проверено. Более 240 выходов объектов, тысячи вылетов самолетов и вертолетов. Разработаны совершенно новые физические принципы, созданы математические и информационные модели. Все было готово для реализации наших результатов и разработок в реальную аэрокосмическую систему. Ряд институтов вместе с нами работал над этой системой, сотни, а, возможно, и тысячи сотрудников.

— Другая эпоха, другие люди, которым ни флот, ни армия уже были не нужны…

— И все — "под сукно".

— Обидно?

— Конечно. Но я занимался тогда не только морской тематикой, но и другими проблемами. Мы реализовывали множество проектов. Я получил разные регалии — главный конструктор, заместитель директора по науке и так далее. Как мы уже говорили ранее, приходилось заниматься и ракетной тематикой. По специальности мне это было близко. Факел стартующей ракеты — это поток плазмы, загрязненной продуктами сгорания. Требовалось смоделировать, рассчитать и измерить его излучение с учетом газодинамики, изменяющейся в процессе полета в атмосфере Земли. Задача ставилась так: с большой высоты обнаруживать динамические объекты в атмосфере. Работы велись давно, но нужно было все разработки внедрить в реальные глобальные космические системы. Задача сложнейшая, и не случайно такие системы модернизируются до сих пор.

— До какого времени вы были в заместителях у Савина?

— До 2000-го года, то есть до тех пор, пока он был директором ЦНИИ "Комета".

— Значит, при вас приезжал в "Комету" Михаил Полторанин, с требованием немедленно снять руководство во главе с Савиным и поставить преданных Ельцину людей?

— Да, но его не восприняли и практически изгнали с предприятия. Наверное, это единственный случай, когда вице-премьер правительства вынужден был уехать ни с чем. Наглый был мужик. Но ничего у него не получилось. Идея простая: хотели все изменить, но для этого нужно было разрушить все прежнее. Вот и получилось так: развалили всю страну и получили "изменения".

Лестница жизни: 50 лет и старше

— Я заместитель Генерального директора по науке и главный конструктор ЦНИИ "Комета", в расцвете сил. Все развивается. Однако, начали появляться трудности. Раньше у нас было мощное министерство, а затем оно вошло в состав какого-то ведомства в качестве департамента, а в дальнейшем этот департамент постепенно сужался, терял силы и средства. Но оттуда появлялись какие-то люди, обладающие властью. Они могли снять любого руководителя, выбросить его на улицу, а прислать "своего". Шла такая атака и на Анатолия Ивановича. Он сильно переживал. Кстати, думал, что я хочу занять его место, но вскоре убедился, что своих я не сдаю и предан ему. Он успокоился. Тем не менее, все время "сверху" приходили разные слухи, это создавало нервную обстановку. Меня приглашали в разные организации, в том числе и коммерческие. Однако меня не прельщали ни деньги (там сулили огромные!), ни различные фирмы со звучными названиями, которые на слуху и сейчас, ни чиновничья работа, где, казалось бы, была сосредоточена власть. Меня интересовала наука, и именно это определяло мою жизнь.

— А как вас финансировали?

— До 1995-го года у нас не было финансовых проблем. Деньги нам выделяли на все, кроме морской тематики. Ее закрывали, а противокосмическую замораживали.

— Под влиянием американских советников и консультантов в правительстве?

— Вероятно. Достоверно мне это неизвестно, но факт остается фактом: работы по оборонной тематике сокращали. Некоторые — резко, другие — постепенно. А потом ситуация вдруг стала почти катастрофической. У нас было много самолетов, создаваемых и незавершенных объектов по программам Министерства обороны. И вдруг Минфин потребовал от нас, чтобы мы взяли все это на свой баланс. Например, самолет стоит, но за него необходимо платить. Самолет необходимо обслуживать, поддерживать в рабочем состоянии. И снова мы должны платить.

Я понял, что нужно все кардинально менять, предложил Савину частично отказаться от самолетов и вертолетов, которые были за нами закреплены. Мы заключали договоры с теми организациями, на аэродромах которых базировалась наша авиационная техника, переходили на модульную систему установки специального оборудования, а оплата производилась только за те полеты, в которых мы проводили свои эксперименты. Сложнее было с незавершенными объектами. Министерство обороны, где проходило жуткое сокращение всего и вся, на свой баланс их не брало. Анатолий Иванович Савин начал постепенно во всем разбираться, придумывали различные схемы, как спасти нашу науку и наши исследования. Главное, за чем он тщательно следил и контролировал — чтобы не разворовали и не нажились на имуществе государства. Тут он стоял непоколебимо, чем вызывал гнев чиновников. В конце концов, они ему это и припомнили.

— Как конверсия начиналась?

— Нужно было добывать деньги, реализуя не только оборонные проекты. И нам разрешили участвовать в некоторых международных проектах. Иногда это было, как говорится, "на грани фола". К примеру, мы делали проект специальной оборонной системы для Франции. Это осуществлялось в соответствии с Указом Президента нашей страны Б. Н. Ельцина. Конечно, все было только на бумаге, но тем не менее. Тут я вошел в противоречие со многими кураторами работы. Французы просили передать им модели факелов ракет, которые мы разработали. Я категорически возразил, за что был подвержен определенной обструкции. А чиновники из "Росвооружения" требовали передачи наших моделей. Закончилось все это тем, что некоторые модели передали, а французы не заплатили за заключительный этап работы.

Затем мы участвовали в выполнении достаточно большого российско-американского проекта. Он заключался в создании двух спутников для стереонаблюдения за метеорологическими ракетами. Один спутник должен был быть российским, а другой американским. Для реализации этого проекта подключились мощные силы, а у нас был Указ Президента Российской Федерации. Деньги платили американцы, и это поддерживало наши коллективы. Но дело далеко не зашло, развалилось, так как в США избрали нового Президента, и он начал сокращать сотрудничество с Россией.

— Но это околовоенные программы, а где же мирные?

— Мы предложили организовать на базе ЦНИИ "Комета" Центр экологического мониторинга. Прописали это во многих директивных документах. Министром охраны окружающей среды и природных ресурсов Российской Федерации был тогда Виктор Иванович Данилов-Данильян. Он нас поддержал. Тогда в "Комете" мы создали отдельное подразделение — Центр экологического мониторинга и информационных технологий, на базе которого мы планировали создать самостоятельную организацию. Это тоже была наша конверсия. Я этим занимался вплотную. Выделили "открытую" часть территории в ЦНИИ "Комета", и к нам зачастили гости из-за рубежа.

Американцы в том числе. Учились у нас работать. Меня включили в состав российско-американской Комиссии по экономическому и технологическому сотрудничеству (Комиссия "Черномырдин-Гор"), в специальную группу, которая занималась использованием военных технологий для мирных экологических целей. Мы совместно с американцами коллегами придумывали, как использовать закрытую космическую информацию для решения экологических задач, не раскрывая ее. Я предложил создавать и обмениваться так называемыми "производными информационными продуктами"…

— Что это такое?

— Исходную информацию нельзя передавать, так как она закрытая и у нас, и у них. Поэтому мы обмениваемся только результатами обработки, положенными на цифровые карты в геоинформационной системе. Именно тогда были активно использованы видеоконференции. До этого нам приходилось часто летать в Америку, иногда по два раза в неделю. Молодые были, выдерживали. Кстати, одно условие было: летать только на "Дельте". Американцы деньги за все платили, мы ни копейки не тратили.

— Им это было выгодно?

— Конечно, иначе они не потратили бы ни цента!… Мы сделали ряд очень интересных проектов.

— Например?

— Например, проект по дистанционному мониторингу загрязнения военных баз. Проект заключался в том, что мы исследовали загрязнение военной базы вблизи города Эгли с использованием космических изображений, полученных российскими спутниками, а американцы изучали загрязнение нашего аэродрома в Ейске своими космическими аппаратами. Потом анализировали данные и сравнивали уровни загрязнения этих объектов. Академик Александр Сергеевич Исаев предложил понаблюдать из космоса за бореальными лесами. Это мы уже делали вместе. Проект также был очень интересным.

Еще один проект, который удалось инициировать мне — "Космический мониторинг антропогенных воздействий на экосистемы прибрежных акваторий". Я стал научным руководителем этого проекта с российской стороны. Первоначально мы планировали выполнить мониторинг Флоридского залива в США и Финского залива в Балтийском море, но потом решили сконцентрироваться на американском заливе. В рамках этого проекта были получены очень интересные результаты по анализу динамики загрязнения залива и оценке эффективности применявшихся природоохранных мероприятий. Проект "Флоридский залив" был признан лучшим из проектов, реализованных Специальной Экологической рабочей группой Комиссии "Черномырдин-Гор". Вице-президент США Альберт Гор принимал нас, поздравлял с успехом и дарил нам свои книжки с персональным автографом…

— Он ведь за нее Нобелевскую премию получил, хотя книжка по экологию у него слабая!

— Вице-президенты США могут позволить себе такие писать! Были и другие интересные проекты. При их выполнении мы познакомились с большим количеством американских ученых, завязали контакты…

— А что было дальше?

— И тут происходит следующее: Анатолия Ивановича Савина освобождают от руководства "Кометой", точнее — просто снимают с должности, так как чиновники не могли простить его независимость. До 2003 года Анатолий Иванович оставался научным руководителем ЦНИИ "Комета", а я — руководителем Центра Экологического мониторинга и информационных технологий. В 2000-м году меня избрали членом-корреспондентом, а в 2003-м году — академиком Российской академии наук. В 2003-м году Савин перешел в концерн "Алмаз-Антей". Мне тоже оставаться в "Комете" не имело смысла. Я решил создать новую, современную организацию и продолжить начатые дела.

— Как и когда был создан "Аэрокосмос"?

— Формально историю возникновения Научно-исследовательского института аэрокосмического мониторинга "Аэрокосмос" можно отсчитывать с 1 декабря 2000 г., когда в Московском государственном университете геодезии и картографии (МИИГАиК) был создан межфакультетский Научно-исследовательский учебный центр аэрокосмических технологий мониторинга природных ресурсов и окружающей среды — НИУЦ "Аэрокосмос". Я стал директором и организатором этого центра (по совместительству). Значительную поддержку в его создании оказали академик Савин А. И. и летчик-космонавт СССР, член-корреспондент РАН Савиных В. П., который являлся в то время ректором МИИГАиК.

В 2011 году наша научная организация была переименована в Федеральное государственное бюджетное научное учреждение "Научно-исследовательский институт аэрокосмического мониторинга "Аэрокосмос" Министерства образования и науки Российской Федерации под научно-методическим руководством Российской академии наук. Директором этого научного учреждения был назначен я. Основу коллектива нашей организации составили ученые и инженерно-технические работники, перешедшие из ведущих научных подразделений ЦНИИ "Комета".

Формированию организации подобного типа, которая занималась вопросами, связанными с мониторингом окружающей среды, выявлением и предупреждением чрезвычайных ситуаций с использованием аэрокосмических методов и технологий, способствовал опыт, накопленный коллективом специалистов, составивших основу НИИ "Аэрокосмос", в процессе диверсификации разработок, выполненных при создании глобальных аэрокосмических систем военного назначения. В процессе создания таких систем формировались подходы и разрабатывались аэрокосмические методы исследований различных процессов и явлений в морях, океанах, на поверхности Земли, в атмосфере и околоземном космическом пространстве, методологии моделирования различных объектов окружающей среды, а также моделирования полей излучения на входе аппаратуры дистанционного зондирования.

С использованием этой методологии были разработаны модели спектроэнергетических и пространственно-частотных характеристик различных объектов и фонов, модели распространения электромагнитного излучения в атмосфере и океане, целый спектр гидродинамических и электродинамических моделей, географо-климатические, метеорологические и другие модели, а также накоплены базы данных о характеристиках различных процессов и явлений, наблюдаемых аэрокосмическими системами. Разработанная методология и созданные модели позволили научно обосновать направления экспериментальных и теоретических исследований для получения исходных данных, необходимых для разработки физических основ, принципов и технических путей построения глобальных и региональных аэрокосмических систем мониторинга. Тогда мы начали работать вместе с Виктором Петровичем Савиных А вскоре крепко подружились…

— А какой-нибудь забавный случай с Савиных можете вспомнить?

— Конечно. 1993-й год. Виктор — ректор, а мы, кроме всего прочего, занимались разработкой медицинской диагностической аппаратуры. Мы организовали в Москве большую международную конференцию. Обстановка в стране была тяжелая: президент воюет с парламентом, люди с автоматами ходят, иногда постреливают. К нам приехало около сотни иностранных врачей. Для безопасности мы поселили их в бывшем санатории ЦК. Пригласили и Виктора Петровича. Он спортсмен, бегает по утрам, увлекает за собой участников конференции. В один из дней мы запланировали шашлыки на свежем воздухе. Но пошел дождь. Все скисли, жаль, что такое мероприятие срывается. И вдруг Савиных говорит: "Почему сидите, у нас в Кирове такой дождь идет постоянно!" Он вышел, наколол дров, разжег костер, уже начал шашлыки готовить. Тут все высыпали к нему, начали помогать. Иностранцы все были в восторге и поражались, что известный русский космонавт так прекрасно жарит шашлыки! Виктор был счастлив. Он ведь человек очень заводной…

- Вы упоминали о Гурии Ивановиче Марчуке?

— С академиком Марчуком мне пришлось взаимодействовать и в то время, когда он был Президентом Академии наук, и ранее, когда он работал в Новосибирске Председателем Сибирского отделения, и позже, во время его работы в Институте вычислительной математики РАН. Когда нашей организации нужна была радиационная защита космических аппаратов, Гурий Иванович помог нам, он ведь еще в Обнинске, на заре своей научной карьеры занимался атомными проблемами. Он сам консультировал нас и вывел на нужных специалистов, а в то время при глобальной секретности найти их было нелегко. Космос и атом — это были два разных мира, они начали соединяться позже. А потом началось более тесное научное сотрудничество с академиком Марчуком, который создавал климатические модели и активно занимался математическим моделированием процессов взаимодействия атмосферы и океана. Нам нужны были глобальные модели атмосферы Земли, потому что наши космические системы должны были смотреть на все опасное, что происходит на планете. Что характерно для Гурия Ивановича как великого ученого: он живо интересовался всеми этапами наших работ, хотя уже был Президентом Академии наук. Как ему все удавалось успевать — ума не приложу! Гурий Иванович поддержал создание Научного Совета Академии наук по проблемам обработки изображений, председателем которого был академик Савин, а я — его заместителем. Академик Марчук часто общался со мной и давал полезные советы по проблемам, связанным с моделированием фоноцелевых обстановок, а позже с моделированием различных процессов и явлений в атмосфере и океане. Мы работали вместе с Институтом вычислительной математики, который он создал и возглавлял. Гурий Иванович очень хорошо относился ко мне. В 2007 году он порекомендовал меня на должность главного редактора журнала президиума РАН "Исследование Земли из космоса". Ранее он сам был главным редактором этого журнала. Поэтому для меня это было чрезвычайно лестным предложением.

— Еще упоминался Андрей Викторович Гапонов-Грехов…

— Контакты с Андреем Викторовичем были очень тесными. А началось все с академического Совета по комплексной проблеме "Гидрофизика". После трагедии 86-го года в Чернобыле Анатолий Петрович Александров передал руководство этим Советом академику Андрею Викторовичу Гапонову-Грехову. Это великий отечественный ученый, как сказал Президент РАН, академик В. Е. Фортов — нобелевского класса. С ним мы познакомились еще в конце 70-х годов, когда в Горьком проходило большое совещание по оборонным проблемам. Я был одним из основных докладчиков от "Кометы". Андрею Викторовичу очень понравился мой доклад, посвященный дистанционному обнаружению аномалий морской поверхности по деформациям пространственных спектров оптических изображений. После моего выступление Андрей Викторович сказал, чтобы я обязательно к ним приезжал, рассказывал о тех идеях, которые мы стараемся реализовать. Он сказал тогда фразу, которую я навсегда запомнил: "Физика работает, значит, вы на верном пути!" Мудрый человек и ученый… Наши контакты с Институтом прикладной физики в Нижнем Новгороде были очень тесным. Мы выполнили множество совместных научно-исследовательских работ. И проекты очень полезные и хорошие! И обязательно — неожиданные! Активно продолжаем совместную научную деятельность и сейчас. В этом немалая заслуга академика Гапонова-Грехова, который и по жизни является весьма нестандартным человеком. Он очень похож на Савина…

— Оба прославили Нижний Новгород, да и выросли в этом прекрасном городе…

­— Андрей Викторович — физик от Бога. Это настоящий русский интеллигент…

Расспрашивать я продолжил об академике Бункине:

— Великий конструктор, его зенитно-ракетные установки охраняют наше небо. Какой он был?

— Бункиных, с которыми я работал, было два. Борис Васильевич Бункин — генеральный директор и генеральный конструктор НПО "Алмаз". Так сложилось, что в начале своей роботы в "Комете" я сидел напротив его кабинета. "Комета" тогда еще располагалась на площадях НПО "Алмаз" в районе метро Сокол, так как здание на Велозаводской улице для нас только строилось. Борис Васильевич был замечательным ученым, но человеком достаточно сложным. У него с Савиным были противоречия, в основном из-за помещений. Но и по делу тоже. Оба упорные — друг другу не уступали. Все сгладилось, когда мы стали абсолютно независимыми, тематика разделилась. Однажды Борис Васильевич Бункин приехал к нам на Велозаводскую, посмотрел, что мы делаем. Пришел в мою лабораторию. Познакомился с нашей уникальной установкой и с нашими результатами. Меня поразило то, что он, не будучи специалистом в нашей области, мгновенно понимал, что делается, и все оценивал очень точно. Потом он сказал Савину: "Анатолий Иванович, никогда не думал, что в наших организациях есть такая глубокая наука!?" Для меня это стало высшей похвалой!

— А второй Бункин?

— Брат Бориса Васильевича, Федор Васильевич Бункин работал заместителем директора Института общей физики, созданного и возглавляемого Нобелевским лауреатом Александром Михайловичем Прохоровым. Федор Васильевич одновременно руководил Научным центром волновых исследований этого института. Мы с ним очень тесно взаимодействовали. Выполнили много совместных исследований. Проводили в том числе совместные эксперименты на самолетах.

— Понимаю, что речь идет о лазерных системах…

— Не только, тематика наших совместных работ была более широкой, но, в основном, закрытой. С Федором Васильевичем у нас были общие интересы и в Томске, в Институте оптики атмосферы, которым руководил академик Владимир Евсеевич Зуев. Владимир Евсеевич был сугубо "академическим" ученым. Поначалу отнесся к нам (мы приехали в Томск вместе с академиком Савиным), как к чистым "технарям", но после моего доклада сразу понял, что за нами стоит настоящая физика. А человеком он был колючим. Наверное, без этого нельзя, если создаешь что-то новое и большое. Томский научный центр и Институт оптики атмосферы невозможно представить без академика Зуева. Там выросло много замечательных ученых. У нас этим институтом было очень много совместных научно-исследовательских работ в различных областях, прежде всего в области исследования различных процессов в атмосфере Земли, а также в области лазерного зондирования воздушной среды. Позже академик Зуев возглавлял Отделение океанологии, физики атмосферы и географии Академии наук. Теперь мне приходится руководить этим тематическим подразделением в Российской академии наук.

Что греха таить, Академику Бондуру довелось встречаться и работать с очень многими в Академии наук. Каждый заслуживает особого рассказа. Но следует помнить заповедь Петра Леонидовича Капицы, который однажды сказал: "Если об ученом вспоминают через десять лет, то он действительно сделал кое-что путное в науке!"

Мы договорились с Валерием Григорьевич рассказать о других контактах с современными учеными через десять лет… Подождем, тем более, что время летит стремительно…

Лестница жизни: Что дальше?

За минувшие десять лет вышло несколько монографий, обобщающих опыт работы "Аэрокосмоса". Они ярко показывают, как достижения коллектива, возглавляемого академиком В. Г. Бондуром, так и возможности, которые открываются перед современной наукой.

Две монографии привлекли мое внимание своими интригующими названиями. Одна написана в соавторстве с доктором наук В. Ф. Крапивиным (коллегой, соратником и другом) "Космический мониторинг тропических циклонов", а другая — "Аэрокосмический мониторинг объектов нефтегазового комплекса" — под редакцией В. Г. Бондура.

Читать научные труды непосвященному необычайно трудно, а подчас и невозможно, так как таблицы, уравнения, расчеты, формулы каждому из нас кажутся "китайской грамотой" (смотреть можно, понять невозможно!). Поэтому и появляется строка: "полезна студентам старших курсов, аспирантам и докторантам, специализирующимся в данной области". Но ведь нам, обывателям, тоже интересно, что же там происходит с этими циклонами!? А потому я поинтересовался, почему мы, жители северной страны, должны исследовать те явления, что происходят в тропиках, вблизи экватора?

Академик Бондур ответил:

— У нас очень маленькая планета. Если помните, Юрий Гагарин подтвердил это, облетев ее всего за 108 минут. То, что происходит в любом районе Земле в той или иной форме обязательно сказывается и у нас. Ну а тропические циклоны слишком мощные явления в природе, а потому их влияние на всю планету огромно. В частности, и об этом мы пишем в своей монографии.

— Это один из своеобразных итогов работы "Аэрокосмоса"?

- Конечно. Но и ряда исследовательских институтов и центров, с которыми мы взаимодействуем. Мой соавтор Владимир Федорович Крапивин работает в Институте радиотехники и электроники им. В. А. Котельникова РАН. А проблемой тропических циклонов занимаются многие ученые, так как эти процессы, происходящие на границе атмосферы и океана, во многом загадочны и непредсказуемы.

— Еще одна тайна природы?

— Слово "циклон" греческого происхождения, означает оно "кольцо змеи". Очень точное определение, так как воздух в циклоне вращается по кругу. А слово "ураган" и в Центральной Америке, и в Азии означает "сильный ветер". Тропические циклоны — это опасные геофизические явления. Их влиянию подвержены территории более 50 стран. Опасность тропического циклона определяется совокупным действием всех его элементов — ветра, дождя, штормовых нагонов и волн. Скорость ветра может достигать 250 километров в час — рушатся дома, рвутся провода электропередач, вырываются с корнем деревья. Мощные дожди порождают наводнения. Подъем морских вод затопляет побережье, поселки и поля. Ущерб, безусловно, огромен. Подчас его даже трудно подсчитать. Достоверных данных о последствиях природных катастроф нет. А ведь такое "незнание" можно поправить, так как из космоса хорошо видны моменты возникновения тропических ураганов.

— Но в США, к примеру, тропические циклоны возникают регулярно!?

— Это так. И там служба наблюдения и оценки последствий природных катастроф поставлена неплохо. Система мониторинга работает здесь достаточно надежно. Так что сведения о катастрофах на территории США накоплены за много лет.

— Приведите несколько примеров, чтобы понять, насколько велики бедствия, приносимые такими циклонами.

— В августе 1969 года пронесся над США ураган "Камилла". Скорость ветра достигала 310 км в час. Погибло 248 человек, свыше восьми тысяч были ранены. Ущерб составил около полутора миллиардов долларов. Ураган "Изабелла" в сентябре 2003 года разрушил более 360 тысяч домов, ущерб — 5 миллиардов. Ну и, конечно, нельзя не упомянуть о "Катрине" в августе 2005 года, когда прорвало плотину и Новый Орлеан — прекрасный город — был затоплен… Япония, Китай, Вьетнам и другие страны Юго-Восточной Азии очень сильно страдают от тропических циклонов (здесь их называют тайфунами). Например, в 2000 году тайфун принес на центральные районы Японии проливные дожди. Было эвакуировано более 500 тысяч человек из-за затопления огромных территорий. Поезда не ходили, автомобильные дороги были заблокированы. В общем, каждый год многие районы Японии, США, стран Карибского бассейна и Юго-Восточной Азии подвергаются атаке тайфунов и ураганов. Предсказывать их появление очень трудно, а потому пока они обрушиваются внезапно, из-за этого очень большие экономические потери и немалые человеческие трагедии. К сожалению, наука пока бессильна. Не только как предотвратить, но даже как точно предсказывать места и моменты зарождение тропических циклонов ученые в настоящее время порекомендовать не могут.

— Именно поэтому тайфуны и ураганы носят женские имена?

— Раньше названий у них не было. Однако в начале 40-х годов у американских метеорологов возникли трудности с передачей информации друг другу — слишком много цифр и разных данных приходилось передавать по радио и телеграфу. И тогда они начали использовать женские имена. А называли тайфуны именами своих подруг. Потом присвоение женских имен урагана вошло в систему, она распространилась на тихоокеанские тайфуны и штормы. Существовал список из 84 женских имен. В 1979 году он был расширен, в нем оказались и мужские имена. Впрочем, в северо-западной части Тихого океана для тайфунов используются названия животных, цветов, деревьев и даже продуктов. Так что жесткой "женской" системы названий не существует.

— Ну а самые "необычные" примеры?

— У мыса Доброй Надежды во время урагана в 1922 году были зарегистрированы волны высотой до 30 метров, а в Тихом океане они достигали 36-37 метров. Особенно значительны волны при совпадении штормовых и обычных приливов, возникающих под действием Луны и Солнца. Именно такой штормовой прилив вызвал гигантское наводнение на побережье Бенгальского залива в 1986 году. Тогда вода поднялась на 13 метров. Утонуло 100 тысяч человек. Но это не самое большое число жертв. В Бангладеш в 1970 году погибло около 500 тысяч человек. По-моему, абсолютно ясно, что подобные катастрофы требуют особого внимания современной науки.

— А вы наблюдаете за всеми тайфунами и ураганами?

— Стараемся это делать.

— Зачем?

— Не только потому, что имеем возможность предупреждать о приближающейся опасности людей, которые находятся в опасном районе. Но и во имя науки. Наблюдения за тропическими циклонами начались буквально на заре космической эры. Для этого на спутниках устанавливалась специальная аппаратура. Определялись координаты циклонов, их форма, положение "глаза", направление движения и скорость ветра. Одним из первых за циклонами наблюдал во время своего полета Георгий Береговой. Затем практически все, кто летал на орбитальных станциях — в программе каждой экспедиции обязательно планировались съемки и наблюдения тропических циклонов. Были получены уникальные результаты. Например, по наблюдениям В. В. Коваленка в районе Бермудского треугольника было установлено, что циклонические образования возникают при встрече не двух воздушных потоков с севера на юг, а трех. При этом третий, ориентировано направлен в сторону Панамского канала и Карибского моря. Над районами океанских течений облака текут, как бурные реки и за сутки проходят до двух тысяч километров. Подобные наблюдения помогли "прояснить" ряд тайн Бермудского треугольника, которому приписывались разные мифические свойства. Очень интересные исследования провел А. Ю. Калери с борта станции "Мир". 28-29 июня 1992 года он наблюдал "глаз" циклона, который из круглой формы вдруг превратился в "треугольник". Одновременно съемка велась с геостационарного космического аппарата. Чуть позже Калери провел съемки "глаза" в форме "запятой", а потом он увидел, как над центром циклона появилась "шляпка". Наверное, не зря все-таки присваивали ураганам женские имена…

— Можно ли "укрощать" ураганы или это по-прежнему мечта фантастов?

— Наука давно ищет способы борьбы с такими катаклизмами, как тропические ураганы. Как их "обуздать" или хотя бы уменьшить их разрушительную силу? Ясно, что для управления ураганами необходимо прогнозировать их маршруты и определять физические параметры, влияющие на поведение атмосферных вихрей. Пока мы предлагаем лишь некоторые модели зарождения тропических циклонов, то есть мы находимся в самом начале пути. Некоторые ученые предлагали весьма оригинальные методы "укрощения" циклонов. К примеру, предлагалась охлаждать атмосферу, создавать искусственные облака, чтобы вызывать выпадение осадков. К сожалению, эксперименты, названные "Ярость бури", окончились неудачно. Распыление серебра также не дало положительных результатов — ураганы были гораздо сильнее и неукротимей. Наверное, подобные воздействия на них были бы эффективней, если бы эксперименты велись в момент зарождения циклона, но пока это невозможно — точных прогнозов нет. Предлагались и другие весьма "экзотические" проекты. Это и ослабление штормов с помощью плавающих реактивных двигателей, и буксировка айсбергов в тропические широты, и применение универсальных "ядерных" бомб, и многое другое.

— Звучит фантастически!

— Но ведь и сами тропические циклоны не менее фантастические природные явления! Существует множество гипотез и идей, как защититься от тропических циклонов. Считается, что необходимо изменить энергетику атмосферы. В принципе такое возможно, но трудно сказать, как природа отреагирует на такое вмешательство человека и не приведет ли это к негативным последствиям. Пока ясно, что нужно более тщательно изучать тропические циклоны, до деталей исследовать их "характер", а для этого следует использовать все технические средства, которыми мы располагаем. И на Земле, и на околоземных орбитах. Вот почему Научно-исследовательский институт аэрокосмического мониторинга "Аэрокосмос" этим проблемам придает особое значение.

Трудно представить, какова была бы жизнь в России, если вдруг исчезли нефть и газ или они не требовались бы автомобильным моторам, химикам, энергетическим установкам и домохозяйкам. Ясно, что не было бы таких городов, как есть нынче, не летали бы самолеты, а мы бродили бы по окружающим лесам с луком и стрелами в надежде подстрелить какую-нибудь утку, и в лучшем случае лося или дикого кабана. Да и ЕГЭ не сдавали бы, в футбол бы не играли бы, о шоу с участием поднадоевших юмористов, у которых шутки "ниже плинтуса", понятия не имели бы. К счастью, конечно.

Но нефть и газ есть, Россия ими богата, а потому приличные научные организации не могут не помогать в добыче, транспортировке и использовании их. И, конечно же, в надежной эксплуатации той грандиозной системы, которая называется "нефтегазовой отраслью". Естественно, "Аэрокосмос" не мог оставаться в стороне, тем более именно от него во многом зависит безопасность работы этого промышленного гиганта.

Монография "Аэрокосмический мониторинг объектов нефтегазового комплекса" объединила специалистов не только России, но и ряда зарубежных стран, чтобы они четко представили, как и чем может современная наука помочь в работе нефтяникам и газовикам, а также тем, кто с ними непосредственно связан. Редактор монографии — академик В. Г. Бондур.

Я поинтересовался у него:

— Подобная монография первая?

— Работ в этой области много, но наша монография отличается комплексностью исследований, глубоким анализом и систематизацией методов и технологий аэрокосмического мониторинга. Авторы — крупнейшие специалисты в этой области, очень авторитетные. Монография пользуется большим успехом у специалистов.

— Почему нефть и газ?

— Ответ очевиден. Нефть и газ удовлетворяют потребности человечества в энергии более чем на треть. В балансе энергоисточников России доля нефти 40 процентов, а газа — 23 процента. Наша страна обладает крупнейшими природными ресурсами углеводородов. Поэтому нефтегазовая отрасль ключевая в экономике России. В нашей стране более 2500 месторождений нефти и природного газа. Основная часть разведанных запасов находится в Западной и Восточной Сибири, на шельфах Сахалина, Баренцева и Карского морей. Все это далеко от промышленных центров, а потому нужны нефте- и газопроводы. Их в России сейчас более миллиона километров. Трубопроводная система покрывает более трети территории страны, где проживает более половины населения.

— Потому так опасны аварии в этой "паутине"?

— Конечно. Более 50 аварий ежегодно происходит на магистральных трубопроводах. А кроме этого на них образуются всевозможные свищи и трещины, которые не влияют на перекачку продукта, а потому их обычными методами обнаружить трудно. И тут на помощь приходят аэрокосмические методы. "Нам сверху видно все!" — в данном случае не абстрактное понятие, а вполне реальное. Очень опасны для окружающей среды разливы нефти и нефтепродуктов. В них большое количество активных веществ, а потому среда становится токсичной. К сожалению, аварий и разливов слишком много, и год от года они становятся все более масштабными. Достаточно вспомнить ту катастрофу, что случилась в Мексиканском заливе. Она повлияла на экологию не только того региона, но и всей планеты. Удалось зафиксировать "следы" аварии практически во всем Северном полушарии. Однако контроль из космоса за авариями -это лишь одна сторона медали…

— Неужели оборотная ее сторона столь же опасна?

— Отнюдь! Я имею в виду использование аэрокосмических методов для получения новой информации о тех территориях, где ведется поиск новых месторождений нефти и газа. Прежде всего, это информационное обеспечение работы геологов, а также всех специалистов нефтегазового комплекса. Мы используем высокие наукоемкие технологии, а, следовательно, все процессы — поиск, разведка, добыча, переработка и транспортировка углеводородов — поднимаются на более высокий уровень и становятся безопаснее.

— И насколько эффективно используют предложенные вами методы у нас?

— Явно недостаточно! Более внимательно и заинтересовано следят за нашими работами за рубежом. Как и принято сейчас у нас, когда там наши методы будут применяться широко, то и в России они появятся. К сожалению, слишком много случаев, когда достижения отечественной науки широко используются за границей, а нашим ученым на Родине достается лишь критика…

— Итак, какими научными результатами вы по праву гордитесь?

— Если обобщить наиболее крупные научные результаты, то я упомянул бы о разработке принципов построения глобальных информационных космических систем для мониторинга морей и океанов, воздушной среды и источников антропогенных воздействий на нее, опасных природных и техногенных процессов. Нам удалось разработать методы и технологии обработки больших потоков многоспектральной аэрокосмической информации, обеспечивающих получение более 220 типов информационных продуктов для решения широкого спектра задач в области дистанционного зондирования Земли. Все эти методы и технологии, уже внедрены и находят широкое практическое применение в различных отраслях экономики страны.

— "Космический продукт" — звучит неплохо. А можно привести конкретный — и главное, понятный обывателю — пример?

— Сегодня мы работаем на юге страны — в Крыму, в Краснодарском крае, на Балтике, а также в Арктике. Это очень крупные проекты. Речь идет о прибрежных акваториях практически всех морей России. Но особое значение, как мне кажется, сейчас имеют шельфовые зоны Черного моря. Очень важно не допускать их загрязнения. Что скрывать, но, например, Крымский шельф испытывает мощную антропогенную нагрузку. Тут и активная застройка побережья, добыча и транспортировка углеводородов, строительство моста через пролив, а также появление ряда других сооружений. Все это надо исследовать, изучать, обобщать и контролировать. В рамках реализованных и реализуемых проектов мы разработали принципы, методы и технологии сбора информации, используя искусственные спутники Земли и различные датчики, установленные на кораблях и буях. Были проведены натурные эксперименты на различных тестовых участках, в том числе, "Севастополь", "Кацивели" и "Геленджик".

— И что они дали?

— В этих экспериментах использовались более 20-ти типов аппаратуры, в том числе и самые современные космические системы, всевозможные контактные датчики: термокосы, акустические измерители скоростей течений, датчики мутности, гидрооптическая, гидрохимическая и другая аппаратура.

— И в результате?

— Обнаружены как поверхностные, так и глубинные загрязнения прибрежных акваторий. Кстати, они преимущественно локализированы в районе сбросовых устройств. Нами были обнаружены места повреждений коллекторов в районе городов Севастополь и Геленджик, что дает возможность ликвидировать эти разрывы. Теперь в распоряжении властей есть специальная база данных, которая насчитывает около двух тысяч оптических и радиолокационных изображений тестовых участков. Нами разработаны также рекомендации по экологической безопасности и снижению уровня загрязнений прибрежных акваторий. А это очень важно не только для жителей Крыма и Краснодарского края, но и всех, кто приезжает отдыхать в эти прекрасные уголки нашей России. Мы надеемся продолжить исследования, которые помогут в развитии экономики этих регионов нашей страны.

— Опыт, полученный там, можно распространить и на другие прибрежные зоны?

— Безусловно.

— Скоро семидесятилетие, юбилей… О чем мечтаете?

— Во-первых, развить научную школу. Много учеников. Образовалось сильное ядро единомышленников, коллег, последователей. Точно замечено: "счастье — это когда тебя понимают". Подобное чувство я испытываю, когда работаю со своими учениками. Можно ничего не говорить, не объяснять, они все прекрасно понимают. Другим надо все рассказывать, они оппонируют — в основном из-за необразованности. Во-вторых, идет много проектов. Их нужно развивать. К сожалению, сегодня в России нет системного подхода в организации науки. Все основано на конкурсах. Выиграл конкурс, выполнил проект и все обрывается. А сложные космические системы во всем мире не делаются меньше, чем за десять лет. Вот и приходится что-то придумывать, чтобы развивать нужное направление, довести его до конца. Приходится это делать за счет других работ, а это ущербно. Минфин ввел такие порядки, которые распространяются на все — от покупки кирпичей до создания спутников Земли. Причем отношение финансистов к тому и другому одинаковое. У нас все копируют с Запада. Это неправильно. Разрушена великолепная система образования, а сейчас добрались и до науки. Уничтожается все лучшее, что было в стране.

— Но и на Западе есть положительный опыт?

— Наши деятели не его берут, а используют, как правило, старые схемы, от которых, кстати, давно уже отказались в передовых странах. Те же конкурсы, к примеру. У нас, чтобы поучаствовать в конкурсе, как правило, необходимо заплатить немалые деньги. А откуда их взять, если у нас нет права использовать финансы из других проектов!? Значит, только кредиты. А это разорительные схемы. На Западе научные организации от этого освобождены. У научных организаций там масса привилегий, которых нет у нас. И так далее и тому подобное. Наши псевдоэкономисты не способны подходить к проблемам развития экономики комплексно, системно. И поэтому нет заметного развития ни экономики, ни науки. Нельзя копировать самое примитивное, но это, к сожалению, делается. Упорно и постоянно. С использованием красивых лозунгов и несбыточных обещаний. Стратегического плана развития нет.

— Вы в руководстве Академии наук. В чем главная беда нашей науки?

— Вопрос очень сложный. Когда я стал членом президиума, у нас еще была нормальная Российская Академия наук. Однако, затем вышел 253-й Федеральный закон, против которого мы отчаянно боролись. Я убеждал президента РАН В. Е. Фортова и других академиков: "Надо биться до последнего! Надо воевать за каждую поправку, иначе Академию растащат!" Сейчас, к сожалению, Академия наук — практически бесправная структура, объединяющая квалифицированных людей.

— Добавлю: "самых квалифицированных в стране!"

— Но бесправных… Институты отделены от РАН, они в подчинении у ФАНО. А туда пришли "административные люди", которые были где-то рядом с наукой, и они начали командовать учеными. Они начали в институтах искать себе союзников. И находят их, так как недовольных всегда много. Проблема огромная!… В соответствии с 253-м Федеральным законом на Академию наук возложена функция экспертизы. Это вещь двоякая. С одной стороны, экспертизой не обязательно заниматься академикам, есть люди, которые могут делать ее, не будучи членами Академии. Во-вторых, академики должны генерировать знания, а не давать заключения на массу бумаг. Мне присылают на экспертизу множество отчетов, в том числе иногда и отчеты нашей организации. Я говорю чиновникам: издеваетесь, я должен проводить экспертизу своих проектов? В ответ — извиняются, а затем вновь присылают мои же отчеты… Потом целый ряд не очень приличных вещей. Я считаю, что президента РАН нельзя ставить в неудобное положение публично, выставлять перед обществом как провинившегося мальчишку. И в том немалую негативную роль играют средства массовой информации. На мой взгляд, подобное недопустимо.

— Каково общее настроение в Академии?

— У меня, как всегда, боевое! Нужно быть оптимистами до конца, выходить из нынешнего катастрофического положения, отстаивать свою точку зрения. Необходимо налаживать контакт с властью, находить правильные подходы, но и свои принципиальные позиции отстаивать обязательно!

— Но в Академии всегда была мощная ударная сила, против которой никто и ничто не может противостоять — я имею в виду военно-промышленный комплекс, и его представителей в лице академиков и член-корреспондентов?

— У военной науки, конечно же, авторитет огромный. Например, все спецслужбы с великим уважением относятся к науке, к ученым.

— Мне кажется, что последние четверть века военная наука "вымывалась" из Академии, что ее и ослабляло?

- Это абсолютно верно! Но тому есть ряд причин. Помните, либералы заявляли, что военная наука не нужна, так как у России нет противников, а с прежними врагами мы дружим…

— По-моему, додружились уже…

- У нас уничтожена отраслевая наука, которая была потребителем фундаментальной. До тех пор, пока связь эта не будет восстановлена, ничего хорошего в нашей науке ждать не следует.

— Но будем оптимистами?

— Безусловно!